Он вытащил его из‑за пояса, включил и раздраженно бросил:
– Еще пять минут. – Потом положил трубку на стол и снова посмотрел на меня. – Что ты имеешь в виду?
– Ну… Я даже не уверен, происходит ли это в действительности… – осторожно начал я.
Дьюк бросил взгляд на часы.
– Не тяни, Джим, вертолет ждет. Я должен решить, брать тебя на борт или нет. О каком сумасшествии ты говоришь?
– Было… несколько случаев, – процедил я.
– Случаев чего?
– Ну, видений или чего‑то в этом роде. Не знаю, стоит ли вообще говорить об этом. Может, лучше связаться с доктором Дэвидсоном?..
– Нет, ты должен рассказать мне об этом сейчас! – Теперь Дьюк не скрывал нетерпения и тревоги. – В противном случае я лечу без тебя. – Он начал подниматься со стула.
Я поспешно сообщил:
– Я слышу… вещи.
Дьюк опустился на сиденье.
– И еще вспоминаю вещи, – продолжал я. – В основном во сне. Но дело в том, что никогда раньше я не видел эти вещи и не слышал о них. Кроме того… Это меня смущает больше всего… Ты же знаешь, что многие видят во сне нечто подобное фильмам. Так вот, вчера ночью мне приснились звуки. Симфония. Музыка была холодной и призрачной, будто звучала из другого мира, из иного измерения. Мне показалось, что я умер. Я проснулся от страха мокрым как мышь.
Дьюк смотрел на меня, как на несмышленыша. Взгляд был пристальным.
– Значит, сновидения? Они‑то тебя и тревожат?
Я кивнул. Дьюк помедлил с ответом. Сначала он посмотрел в окно, потом снова на меня.
– Знаешь, а ведь мне тоже все время что‑то снится, – сказал он. – Точнее, снятся кошмары. Я постоянно вижу лица людей… – Он оборвал фразу на полуслове и посмотрел на свои руки, крупные, загрубевшие. Я лихорадочно размышлял, стоит ли говорить что‑нибудь. И не успел: на меня уже смотрел прежний Дьюк. Но между нами остались тома невысказанного. – Я не позволяю себе расслабляться из‑за этого. Джим, ты слышишь меня?
– Угу. Просто я… – Что?
Это было трудно объяснить.
– У меня такое ощущение, словно я вот‑вот потеряю самообладание, – ответил я. – Эти звуки похожи на голоса… Мне кажется, если бы я понял, что они говорят, то знал бы, как ответить, и все стало бы хорошо. Но я никак не могу разобрать; они напоминают отдаленный шепот.
Вот и высказался. Теперь осталось ждать приговора Дьюка.
Кажется, он сильно расстроился. Похоже, мой товарищ не мог подобрать нужные слова. Он снова посмотрел на вертолет, а когда повернулся ко мне, то выглядел очень несчастным.
– По всем правилам я обязан отстранить тебя и отправить на медицинское обследование, – сказал он. – Если бы мог. Но ты необходим мне для выполнения задачи. Так всегда получается на этой проклятой войне. Среди нас не найдется ни одного, кто не заслужил бы несколько лет отдыха для поправки здоровья. Но мы никогда их не получим. Вместо этого нас постоянно швыряют из одной горячей точки в другую, и позаботиться о собственной психике мы можем, лишь пока стоим у светофора. – Он в упор посмотрел на меня. – Сам‑то ты считаешь себя сумасшедшим?
Я пожал плечами:
– Не знаю, но, уж точно, не считаю себя нормальным. Неожиданно Дьюк улыбнулся.
– Отлично, дружище! На этой планете нет нормальных, Джим. Все чокнулись, понял?
Я кивнул:
– Знаю, но иногда мне кажется, что я чокнулся сильнее других.
– Правильно, и это тоже нормально. Если тебя беспокоит, на сколько градусов ты свихнулся, Джим, то все в порядке. Вот когда ты начнешь утверждать, что абсолютно здоров, тогда мы и запрем тебя под замок.