Он тело знал, а Корягин то, что глазом не ухватишь да и на ощупь не попробуешь... "А она что? - вдруг спохватился он.Издевается над ним, над покойником, над собственным горем? Или у нее помутился разум?"
- Извините,- сказал Корягин,- я не имел чести знать вашего супруга. Не был даже представлен ему.
- За что же вы его тогда?..- как-то очень по-домашнему удивилась Варвара Алексеевна. Он едва не расхохотался:
- Можно не объяснять?
- Как хотите,- сказала она.- Но Кирилл Михайлович был очень хороший человек. Если б вы знали его ближе, вы бы его полюбили.
Не может она быть такой дурой! Обе столицы, вся страна издевались над сиятельным мужеложцем. Старо как мир, что жена последней узнает об измене мужа, равно и муж об измене жены, но ведь тут не измена, а образ жизни. В каждом жесте, взгляде, движении, интонации высовывался перевертень. "А почему я все время возвращаюсь к этой мерзости? - одернул он себя.- Какое мне дело до его грязных амуров? Можно подумать, что я казнил его по приговору общества "В защиту нравственности". Да нет, противно, что таким извращенцам достаются хорошие, порядочные женщины и любят их вопреки всему".
И, подумав о Варваре Алексеевне добро, Корягин вдруг испытал острое желание задеть ее, обидеть. Наверное, его разозлила ее тупая, нерассуждающая преданность мужу, слепота к его пороку, впрочем, не меньше раздражали и смирение перед потерей, и неумение держать зло.
А правда ли, она не держит зла? Как-то не верится в подобное всепрощение. Люди, стоящие над толпой, исполнены безмерного себялюбия, чувства собственного превосходства и презрения ко всем, кто ниже их. Именно в силу этого они любят играть в чужие игры: смирение, всепрощение, милосердие, теша собственного беса. Чтобы все изумлялись: какая доброта, какая высота души, какое смирение... ах, Аннет, при чем тут? - она же Варвара, ну, ладно: ах, Бабетта - воистину святая, она все простила этому извергу, облегчила его страдания, христианка, самаритянка, ее возьмут живьем на небо!..
- Знаете,- сказал Корягин,- вам бы лучше уйти.
- Я вам мешаю?.. Ах, простите, вам, наверное, надо по нужде. Вы не стесняйтесь, я работала в лазарете. Где ваша "утка"?.. Сейчас подам.
Она опустилась на колени и заглянула под койку.
- Не трудитесь,- сказал Корягин, злясь и веселясь.- Это не лазарет, здесь, "уток" не положено. Да мне и не надо.
- Но вы же ранены! - сказала она с возмущением.- Я добьюсь, чтобы вас перевели в лазарет. Ее назойливость перестала развлекать.
- Я никуда не пойду. Какой еще лазарет? Меня не сегодня завтра повесят.
- Нет, нет! - вскричала Варвара Алексеевна.- Вас помилуют. Кирилла не вернуть, зачем же отнимать еще одну жизнь? Такую молодую! - По щекам ее катились слезы.- Ваше раскаяние умилостивит тех, кто может карать и миловать.
- Кто вам сказал, что я раскаиваюсь? Да я бы, не думая, повторил все сначала. Мне не нужно помилование, я не приму его. Каждому свое.
- За что вы так не любите бедного Кирилла? - удивилась она.- Он же милый...
- Возможно, для вас. И то сомневаюсь. Спросите повешенных, спросите гниющих в тюрьмах, спросите замордованных солдат...
- Солдаты его любили! - не выдержала Варвара Алексеевна.
- Охотно на водку давал?.. Отец-командир!.. Гнал на верную смерть, для него человеческая жизнь - тьфу! Жестокий, хладнокровный, безжалостный тиран!..- Он чуть не плюнул, разозленный словом "тиран", невесть с чего сунувшимся на язык.
Варвара Алексеевна смотрела на него с доброй, сочувственной улыбкой.
- Как все это непохоже на Кирилла! Вы бы посмотрели на него в семейном кругу, среди друзей, на дружеских попойках с однополчанами...
- А вы бы посмотрели, как он подмахивает смертные приговоры.
- Вы что-то путаете,- сказала она тихо.