Валежин смотрел на меня, как старик на младенца, и говорил: продавать можно все, что угодно, главное - цена! Чтобы утрясти ценовой вопрос, мне всучили заклеенный конверт с баксами, после чего проверили: туда ли я его положил? Оказалось, не туда; лишь когда я переложил конверт во внутренний карман вместе с паспортом, дали "подъемные" на дорогу и трехдневное проживание в столице.
- Ну и вообще, не теряйся там! - напутствовал Валежин. - Анализируй, прикидывай, короче: смотри на жизнь моими глазами! Сможешь?
Я пожимал плечами, и Валежин вздыхал:
- Не сможешь... Эх, мне бы туда на месяц! Там ведь такие бабки крутятся, такие финансовые потоки текут! Нева во время наводнения - детский лепет в сравнении с этим! - Он задерживал дыхание, будто уже нырнул в поток, затем с досадой крутил головой. - Только времени нет, в Питере дел невпроворот!
Расплатившись с таксистом точно по счетчику, я направился к площадке перед станцией метро. Там бурлила толпа, торговали сигаретами, пивом, и это, я знал, были последние кадры очередной московской "серии". "Хало-одное пиво! Гаряа-ачие пирожки! Газеты и журналы в дорогу!" Я продирался сквозь выкрики торговцев, как сквозь заросли репейника: не цепляйтесь, я уже одной ногой дома! "Покупаем экспресс-лотерею! Поиграем с фортуной, друзья! Что наша жизнь?! Игра!" Хотя лотерейного зазывалу не было видно из-за спин, голос был чем-то знаком - чем? Чтобы это выяснить, требовалось подойти ближе, но я, уже отряхивающий с ног столичную пыль, подавил желание.
Прощай, столица столиц! Скоро канут в небытие твои рубиновые звезды на башнях; и коробки новостроек исчезнут за горизонтом; лишь останкинская башня будет долго торчать в окне: мол, мементо TV! Не зря тебя основал Долгорукий: сигналы этого "фаллоса" достанут в любой точке страны, и голос диктора произнесет: "Внимание, говорит и показывает..." И я, конечно, прислушаюсь, потому что куда же без тебя? Но сейчас - извини, я уезжаю в свои северные Петушки, где "не умолкают птицы ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин". Чахлый такой жасминчик, карликовый, да и птицы - сплошь воробьи да вороны, нахохлившиеся от холода, но это ведь - родное, а потому дайте насладиться радостью изгоя-добровольца, мечтающего о возвращении в землю обетованную из этого мира шума и ярости. Водите за нос друг друга, боритесь за существование без меня, я же снимаю шляпу и всякую ответственность...
Мысли были примерно такие, пусть и менее стройно оформленные. Другая часть мозга в это время прикидывала: чего лучше купить в дорогу - беляш? Или сосиску в тесте? Собирая мелочь по карманам, я поставил сумку, двинул к ларьку, но беляши с сосисками кончились. Когда же я обернулся, сумки на месте не оказалось. Буквально пять секунд назад она стояла возле одноногого столика (я прекрасно это помнил!), теперь же на ее месте возникла нехорошая какая-то пустота. Силясь заполнить пустоту, я обошел столик, будто надеялся, что тонкая ножка может спрятать увесистую сумку, - увы! В принципе, кому-то она могла помешать, и ее просто переставили; однако и этот вариант вскоре отпал.
"Украли!" - вспыхнуло в мозгу, после чего голова завертелась на триста шестьдесят градусов. Взгляд скользил не по лицам, а где-то ниже поясов снующих, толкающих друг друга пассажиров - на том уровне, где носят дорожный багаж. Чемодан, кейс, еще чемодан, сумка, но очень уж огромная, тележка, вторая тележка с привязанным мешком... Моей сумки, однако, не было видно. Я пробежал вперед, огляделся - опять ничего! Попробуй тут найди, если перед тобой колыхается океан поклажи, бездонный и беспощадный, а главное, уже погруженный в сумерки, когда видимость в пределах десяти метров, а дальше люди, кофры и тележки сливаются во мраке в единое целое.