Не для того, чтобы сделать открытие, и даже не для того, чтобы помочь людям, как обычно говорят в таких случаях, а просто ради интереса. Это была игра... И вдруг появился алгоритм! Он сам собой всплыл у меня в мозгу, казалось, я не имею к этому никакого отношения! Я удивился: из ничего вышло что-то. И не просто что-то, а то, что не вышло у тех, кто специально добивался этого, у десятков маститых лингвистов и целых коллективов. На смену удивлению пришло беспокойство и сомнение. Смогу ли я написать эту программу? Возможно ли вообще написать такую программу? Я начал относиться к своей затее всерьез. Вот тогда только началась настоящая работа, в ход пошли все знания, которые я имел. И вот хрупкая нить стала медленно сворачиваться в круглый, аккуратный клубок. Весь день я добросовестно исполнял свои обязанности, благо они нетяжелы, а в голове постоянно вертелся этот клубок, на который один за одним ложились правильные витки. Все это время я не думал о том, что буду делать после, я просто работал... Был какой-то азарт. Когда же все стало на свои места, я ужаснулся: это открытие! И сделал его я! А что дальше? Ученый несет ответственность за свое открытие... А я? Я же не собирался... Я просто... Я не хотел делать открытия".
Все смешалось в голове Аркадия Ильцева, вопросы, не успевая найти ответ, давили друг друга. Он не заметил, как погасил свет и заснул. Ему приснилось, как огромный человек в длинной голубоватой одежде вручает ему красивый, сверкающий меч. Он рад такой чести, ему доставляет удовольствие смотреть, как блестит и переливается лезвие меча в лучах восходящего солнца, но человек показывает куда-то в сторону и легонько подталкивает его. Он оборачивается и видит серо-фиолетового стоглавого дракона, извивающегося на зеленой траве и тяжело дышащего пламенем, - так вот для чего ему дали меч. Но он совсем не хочет, да и не умеет драться...
На следующий день Ильцев проснулся поздно. Он не спеша привел себя в порядок, плотно позавтракал и вышел из дома.
Официальный контакт был назначен на вторую половину дня, но Ильцев должен быть там раньше: нужно компьютер приготовить к работе.
Толкнув ладонью стеклянную дверь с надписью "предъяви пропуск в развернутом виде", Ильцев вошел в просторный холл. Он всегда тушевался в такой обстановке - стекло, мрамор, цветы по углам, мягкие кресла. Он достал пропуск, но в холле не было никого, лишь большой разлапистый фикус гордо смотрел на Ильцева из круглобокого бочонка, поставленного на табурет...
Предъявлять пропуск было некому, Ильцев направился в глубь прохладного холла, к широкой мраморной лестнице.
Помещение, приготовленное для контакта, напоминало нечто среднее между больничной палаткой и палатой государственного парламента. В ней уже было полно людей: члены Комиссии, врачи, репортеры, обслуживающий персонал - каждый занят своим делом.
Молодая журналистка, узнав Ильцева, бросилась к нему и, строя глазки, попросила сказать пару слов. Ильцев не ожидал этого и очень смутился.
- Извините, я занят, - заявил он, стараясь не смотреть на девушку. Необходимо подготовить компьютер...
В этот момент в зал вошел председатель Комиссии - сравнительно молодой директор НИИ социологии, и девушка тут же переключилась на него, а Ильцев занялся привычным делом - программированием. Закончив, он выяснил, где буфет, спустился, перекусил и вернулся назад. Ильцев обжился в непривычной обстановке и перестал обращать на что-либо внимание.
В последние минуты перед контактом Ильцев не чувствовал ни волнения, ни любопытства, в нем жило странное чувство обыденности всего происходящего. Он был занят своим делом, и эта сосредоточенность подавляла все остальное.