Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять
раз, пока тебя не было. Аврора. Он любит меня, и мне приятно его мучить. Радаманов. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра,
спрашивал, не прилетела ли ты. Аврора. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет? Радаманов. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай
ему сегодня хоть какой-нибудь ответ. Аврора. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько
разочаровалась в нем. Радаманов. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня
время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич. Аврора. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу
понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его
брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа... Радаманов. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал
от Саввича...
На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.
Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.
Свет гаснет.
Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую
сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)
Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он
ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.
Саввич. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще
нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы. Аврора. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд. Саввич. Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня
вечером. Аврора. Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш
разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями. Саввич. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не
может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз
неизбежен. Мы - гармоническая пара. А я сделаю все, что в моих силах,
чтобы вы были счастливы. Аврора. Спасибо, Фердинанд. Саввич. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.
Аврора. Мы будем рады.
Саввич уходит. Радаманов входит, полуодет.
Радаманов. Ушел? Аврора. Ушел. Радаманов. Ты опять не дала ответа? Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна. Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты
делаешь с человеком? Аврора. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые
ерундовские брови а человек интересный...
За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и
вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем
Милославский и, наконец, Рейн.
Рейн. О, боже! Бунша. Евгений Николаевич! Милославский. Куда ж это меня занесло? Радаманов. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно
предупреждать. Это моя квартира. Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы? Аврора. В Блаженстве. Радаманов. Простите... Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы. Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в
галерее... На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это
и очень остроумно... Рейн. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается с
безумным лицом, смотрит на светящийся, календарь.) Четыре двойки. Две
тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий
век. (Теряет сознание.) Аврора. Позвольте! Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец!
Анна! Анна! (Бросается к Рейну.)
Анна вбегает.
Радаманов (по аппарату). Граббе! Поднимитесь ко мне! Да в чем есть! Тут
какая-то чертовщина! Голову разбил! Анна. Кто эти люди? Аврора. Воды! Бунша. Он помер?
Открывается люк, и вылетает полуодетый Граббе.
Аврора. Сюда, профессор, сюда!
Граббе приводит в чувство Рейна.
Рейн (очнувшись). Слушайте... По только верьте... я изобрел механизм для
проникновения во время... вот он...