В следующие дни на него навалилась уйма хлопот. Лорд Карнарвон немедленно телеграфировал ему в ответ, обещая не позднее чем через две недели прибыть в Александрию вместе со своей дочерью, леди Эвелин Герберт. Он признавался, что в последнее время занедужил и до сих пор чувствовал себя не лучшим образом, однако известие об открытии явилось тем самым живительным эликсиром, которого ему так недоставало. И сам лорд, и леди Эвелин пребывали в крайнем возбуждении.
Картер со своей стороны сделал все возможное для того, чтобы их не постигло разочарование. Оставшиеся две недели он посвятил тщательным приготовлениям. Следовало раздобыть необходимое снаряжение и нанять специалистов самого разного профиля – иными словами, предусмотреть все возможные и даже невозможные ситуации, ибо в такого рода экспедиции можно было ожидать возникновения любых непредвиденных проблем. Самое главное – все скрупулезно рассчитать и спланировать. Сосредоточившись на этой работе, Картер старался действовать размеренно и не спеша. Лестница и дверь засыпаны землей и завалены камнями, табличка и бумаги надежно укрыты под замком в ящике письменного стола. Более того, воспоминания о гробнице он предпочел до поры до времени запрятать на задворки собственного сознания, дабы никто не смог прочесть его мысли и раскрыть секрет.
Правда, во снах – порой кошмарных – эти ограничения не действовали. Вновь и вновь Картеру снилось, что ступеньки очищены от земли и он стоит перед открытой всем взорам каменной дверью. В руках у него табличка с проклятием, причем иероглифы кажутся начертанными кровью. Он знает, что печати должны остаться нетронутыми, но все равно приказывает вскрыть дверь. Но тут табличка в его руках разламывается, и Картеру кажется, будто он неожиданно проснулся. Но вокруг тьма, и лишь пыль от расколотой плакетки витает во мраке, наполняя комнату странными тенями.
Эти кошмары раздражали Картера, буквально выводили из себя – особенно если действительно служили причиной его внезапного пробуждения. Оказавшись так близко от цели своих долгих поисков, археолог вдруг понял, как не хочется ему вспоминать о той тайне, которая привела его к дверям гробницы и которую он предпочел скрыть под замком в ящике своего письменного стола. Кроме того, его мучило чувство вины из-за унесенной с места раскопок таблички, хотя он не мог ни вернуть находку на место, ни объявить о ней открыто, поскольку по-прежнему опасался возбудить суеверные страхи среди рабочих. Однако пока находка оставалась в его доме, Картер в известном смысле ощущал себя вором. Все это в совокупности весьма беспокоило, раздражало и настоятельно требовало решения. Найти каковое ему никак не удавалось.
По мере того как близился день приезда лорда Карнарвона, сны Картера становились все ужаснее.
О том, что он взял ее с собой, Говард пожалел почти сразу. Как и в тот день, когда Картер обнаружил ее и унес домой, тяжелая табличка оттягивала сумку, заставляя археолога то и дело перекладывать ее из руки в руку. Однако когда подошедший мальчишка предложил господину свою помощь, тот отказался принять ее и, отослав парня прочь, еще крепче вцепился в ношу, ибо перспектива даже недолгого расставания с только что обретенным сокровищем повергла его в смятение.
Проследив за тем, чтобы весь остальной его багаж погрузили на фелюку, и убедившись, что все его распоряжения выполнены в точности, Картер взошел на борт судна.
Уже поднимаясь по трапу, Картер неожиданно испытал острое желание повернуть обратно и отнести сумку с ее содержимым домой. Но ни о какой задержке, разумеется, не могло быть и речи, ибо если он не отправится в путь немедленно, то опоздает на поезд. Лорд Карнарвон ждал его в Каире и собирался провести в столице всего три дня, так что терять время попусту просто недопустимо. Поэтому археолог поспешил выбросить из головы мысли о возвращении, поздоровался с капитаном и занял свое место, пристроив рядом сумку.