Отдали швартовы, и судно стало медленно отдаляться от причала, направляясь к середине реки, пока наконец его не подхватило мощное течение Нила.
Поерзав на сиденье и оглядевшись, Картер заметил в предрассветном (до восхода солнца оставалось еще полчаса) небе изящно парившую ночную цаплю. Нервы его были напряжены, и, даже любуясь полетом птицы, он непроизвольно придвинул к себе сумку, а потом, хотя вовсе не собирался это делать, щелкнул замком, заглянул внутрь и, словно не доверяя собственному зрению, потрогал рукой лежавший на самом дне запечатанный конверт с документами.
Потом его пальцы словно сами собой коснулись таблички. Воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что на него никто не обращает внимания, Картер достал свою находку. Он осторожно положил ее на колени и посмотрел за борт судна. Нильские воды в этом месте были очень темны, что указывало на большую глубину.
Картер сгорбился и довольно долго сидел неподвижно, терзаясь сомнениями, ибо отчетливо понимал: задуманное им по существу свидетельствует не только о его трусости, но и, хуже того, об измене всем тем принципам, которыми он до сего дня дорожил и в соответствии с которыми строил всю свою жизнь. Археолог снова заглянул в мешок, где лежал запечатанный конверт, и покачал головой. На протяжении почти двадцати лет содержимое этого конверта подталкивало его вперед, укрепляло решимость, питало веру в себя даже в самых сложных, казавшихся безнадежными обстоятельствах. И вот наконец на его коленях лежало вещественное доказательство ценности и истинности манускрипта – доказательство того, что на гробницу фараона действительно наложено проклятие.
Картер с виноватой улыбкой пригладил усы. Разумеется, такого рода чушь нельзя воспринимать буквально. На самом деле наличие в манускрипте упоминаний о мистических чудесах и тайнах, в основе которых лежат древние, давно позабытые суеверия, явилось для него лишь намеком на возможность открыть за всем этим нечто вполне реальное. Опытный археолог прекрасно знал, что древние мифы при всей их фантастичности могут содержать конкретную и правдивую, очень важную для искателя древностей информацию.
Все эти соображения, однако, никак не влияли на тот факт, что при воспоминании о табличке и начертанном на ней грозном пророчестве Картеру всякий раз становилось не по себе. Он непроизвольно посмотрел на нее снова. Неужели суть состоит в том, что он чересчур глубоко погрузился мыслями в таинственный, иррациональный мир манускрипта с его невероятными чудесами и сверхъестественными силами и слишком долго пребывал во власти такого рода иллюзий? Неужто это могло затронуть его сильнее, чем он предполагал?
Археолог вздохнул. Именно опасение за здравость собственного рассудка, боязнь утратить интерес и способность к работе, ставшей смыслом его существования, заставили Картера принять решение. Он высокомерно насмехался над предрассудками невежественных феллахов-землекопов, стремился сделать все, чтобы не давать повода к пробуждению многовековых суеверий, в то время как его собственные предубеждения и страхи представляли собой гораздо более коварную угрозу. Картер едва заметно улыбнулся. Ах, если бы одним-единственным жертвоприношением действительно можно было отвести все угрозы и предотвратить надвигающиеся несчастья... Древние, во всяком случае, безоговорочно верили в это и, наверное, отнеслись бы к его решению с пониманием.
Еще раз оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что за ним не следят, Картер снял табличку с коленей, положил ее на бортовое ограждение фелюки и... позволил ей соскользнуть в воду. Послышался тихий всплеск. Табличка мгновенно ушла под воду. Фелюка продолжала двигаться вперед. Когда спустя мгновение Картер оглянулся, Нил, как прежде, катил свои темные, спокойные, ничуть не потревоженные этим падением воды к морю, и лишь ночная цапля, кружившая над кораблем, с испуганными криками унеслась прочь. Скорее всего, однако, причиной ее поспешного бегства послужил близившийся рассвет.