Его пальцы с отвратительным звуком заскребли по полу.
Охотник наступил на запястье руки с железными когтями. Занес руку с ножом.
– Отвернись, – сказал он Эрике.
Она не стала отворачиваться.
Охотник взял отрубленную по локоть руку и бросил ее в духовку. Зажег огонь.
– Эрика, где здесь запасные баллоны с газом? – спросил он.
– Наверное, в сарае, – ответила девочка, не сводя глаз с тела на полу.
Оставшись без руки, оборотень перестал биться. Тихо лежал, бормоча что‑то едва слышное.
Охотник направился к выходу.
– Не бойся, – сказал он Эрике. – Тварь теперь не опасна. Все ее сила была в железных когтях, которые по глупости примерил ваш священник.
– Я не боюсь.
Она и правда не боялась.
– Молодец. Но если он попробует встать, сразу зови меня.
Рудольф вышел.
Эрика осталась наедине с оборотнем. Из духовки тянуло мерзкой вонью.
– Эрика, – услышала она слабый голос.
Голос патера Ладвига. Он больше не двоился и не троился.
И лицо, смотревшее на девочку снизу, было почти человеческим. Только сильно изуродованным кипятком и дробью.
– Эрика, девочка моя, что я наделал?
Единственный уцелевший глаз священника плакал.
– Я убил. Убил их всех. Моих товарищей. Нину. Твою бабушку. Всех остальных. Что я натворил???
Эрика подошла на полшага ближе. Сама не зная почему, она была уверена, что с ней говорит человек, а не зверь.
– Это были не вы, патер, – сказала девочка. – Это был злой дух, который жил в железных когтях.
– О, что же я наделал, Боже! Простишь ли ты меня? Простишь ли ты меня, Эрика?
– Я совсем, совсем не злюсь на вас, патер Ладвиг, – девочка покачала головой. – Вы всегда были хорошим
– Эрика, ангел мой…
От рыданий огромный живот оборотня заколыхался. На губах священника вспенилась кровь, потянулась струйкой из уголка рта. Глядевший на Эрику глаз затуманился.
– Патер Ладвиг?
Он больше не замечал ее. Бывший священник, заблудившийся на темной тропе запретного знания, обратил свой взгляд и речь к кому‑то другому.
Теперь он говорил по латыни. Эрика не понимала ничего, хотя отдельные слова казались ей знакомыми. Она слышала их в церкви, по воскресеньям.
Патер Ладвиг все говорил, и говорил. Без остановки, пока не вернулся Рудольф.
Охотник принес тяжелый газовый баллон, кинул его на пол. Ударом приклада сбил вентиль.
– Быстро наружу, – приказал он, откручивая духовку на самый сильный огонь.
У самой двери Эрика бросила взгляд назад, на патера Ладвига. Он замолчал, прикрыл единственный глаз. Страшное его лицо разгладилось. Не в покое, а в ожидании покоя.
– Бегом, Эрика, – приказал Рудольф, захлопывая дверь. – Сейчас здесь все взорвется.
Они побежали. По дороге Рудольфу пришлось взять Эрику на руки, у девочки подгибались колени.
Отбежав шагов на двести от дома, Рудольф остановился. Повернулся к дому лицом. Застыл в ожидании
Сквозь куртку Эрика чувствовала, как бьется его сердце.
– А что такое mia pulpa? – спросила она.
– Чего? – не понял охотник.
– Mia pulpa. Я слышала, как это повторял патер Ладвиг.
– А, mea culpa, – сказал Рудольф. – Моя вина.
– Моя вина? – повторила Эрика.
– Mea culpa – «моя вина» по латыни. Это слова из молитвы. Патер Ладвиг просил прощения у Бога.
– И Бог простил его?
– Не знаю, Эрика. Говорят, что Бог прощает всех.