-Вот, Сёма, даже контуженного рассмешил своими фантазиями. Что, шпион, есть хочешь?
-Нет, - отрицательно покачал головой, - тошнит.
-Ясно, сотрясение мозга. Ладно, Сёма, скажи своим, пусть отведут его в баню. Помоется, поест, отдохнёт, потом продолжим разговор. Есть у меня план…
Вошедший красноармеец проводил меня к постройке, явно это была баня. Когда я вошёл в предбанник, к своему удивлению, увидел Мишку. Мишка уже раздевался.
-Ну, вы мойтесь, я посторожу, - сказал красноармеец, выходя за дверь.
Ничего не сказав, я начал раздеваться. Мишка, искоса поглядывая, разделся и юркнул в мыльню. На него я не злился. Каждый выживает, как умеет. Тем более, недавно он спас меня от верной смерти. Сняв трусы, я осмотрел свою маленькую мошонку. Та была уже синяя. «Ничего себе - подумал я, - удар, у него поставлен! Как бы наследства не лишил!».
В мыльне нашёл шайку, налил воды, поискал мыло. Мылом завладел Мишка, тщательно намыливая голову.
-Миша, дай мыло, пожалуйста, - попросил я. Мишка застыл. Потом протянул мне кусок мыла и мочалку. Я с трудом поднялся, взял принадлежности и начал мыть свою голову. Грязи было невероятно много, боли тоже.
-Миша, потри спину, мне не добраться, больно, - попросил я.
Мишка не стал противиться, начал мыть меня и спереди, и сзади.
С удивлением я заметил, что Мишка не обрезан. Интересно, подумал я, какой же он тогда еврей?
Когда мы помылись и вышли в предбанник, то своей одежды не обнаружили.
на полке лежали двое кальсон с рубашками, в одну из них нас обоих можно было завернуть. Зато висели два вафельных полотенца. Мы вытерлись и сели, не зная, что делать дальше.
Тут открылась дверь, и заглянул красноармеец с винтовкой на плече:
-Помылись уже? Одевайтесь.
-Где наша одежда? – вредным голосом спросил Мишка.
-Не беспокойтесь. Она такая грязная, что мы решили её постирать. Уже, наверно, сушится.
Если бы не больная голова, я подумал бы, что стирать удобнее в бане, но гул в ушах не проходил, и думать было лениво.
-Вилька… - подал голос Мишка.
-Что? – спросил я, думая, как сделать, чтобы кальсоны не спадали.
-Прости меня, – шмыгнул носом Мишка.
-За что? – удивился я.
-Как за что? За то, что сдал тебя. Тебя же били, я вижу.
-Били, - согласился я. - Зато не убили. Забудь, Мишка. Может, я прикажу тебе сдать меня, чтобы хоть ты выжил.
-Я никогда так не сделаю! Знаешь, как мне было стыдно?! Лучше бы нас расстреляли, зато вместе. Не хочу больше пережить такой стыд. Хуже смерти.
-Что ты знаешь о смерти, Мишка…
-Понимаю, что ничего. Ты пережил смерть, побои, пытки, а я струсил, - горько сказал Мишка.
-Какие твои годы, Мишка, - вздохнул я. – Пошли, не обижаюсь я на тебя. Если бы нас обоих расстреляли, кто бы рассказал, как я героически погиб?
-Не-е-е-т, - дрожащим голосом сказал Мишка, - лучше смерть, чем такой позор!
Мы вышли из бани, и нас повели в сторону полевой кухни. Нам пришлось держать кальсоны руками, чтобы они не спали, хорошо, хоть ботинки оставили.
На столе под навесом стояли чашки с кашей. Каша оказалась пшённая, с волоконцами мяса. Пожилой повар, увидев, что пришли мальчишки, нашёл в котле побольше каши с тушёнкой, и добавил нам в чашки. Получились две приличные горки.
мы поблагодарили повара и принялись есть. Меня всё ещё тошнило, но я подумал, что в следующий раз поесть придётся неизвестно, когда, и старался запихать всё, что есть, в урчащий желудок. Мишка мёл всё подряд. Когда съел кашу, принялся за компот, при этом поглядывая на мою голову.
-Ты всегда был белым, Вилька, - наконец, раскрыл рот Мишка, только не пойму, что не так с твоими волосами?
-Поседел он, - хмуро сказал повар, - эх, война проклятая! Вам бы в игрушечную войнушку играть, а не в настоящую!
Красноармеец отвёл нас в одну из хат и сказал:
-Располагайтесь и спите. До завтра, - и вышел. А я с облегчением вздохнул: до чего устал за сегодня! На лавке было какое-то тряпьё. Я зарылся в него и сразу уснул.
Утро пришло, как будто ночи не было. Едва рассвело, нас разбудили, велели посетить уборную и умыться. Потом повели в сельсовет, бултыхающихся в безразмерных кальсонах.
Нас завели в знакомый уже кабинет. Сесть не предложили. На столе я увидел сложенную стопкой нашу одежду. Немного погодя зашли командир с комиссаром.
-О, какие красавчики! – сказал Гнилов, постукивая своим стеком по голенищу сапога.
Сегодня, выспавшемуся и без сильного гула в голове, мне стало жутко. Хорошо, что вчера был в отупении, было всё равно, расстреляют, или оставят мучиться дальше.
-Да, отмылись, выспались, - согласился командир, усаживаясь за стол.
-Ну, так вот, господа шпионы, - весело начал он, - решили мы вас отпустить, - он замолчал, пристально наблюдая за нашей реакцией.
Мне не понравилось его предложение. Был здесь какой-то подвох.
-Что за это мы должны сделать? – глядя в пол, спросил я.
-Не поверите, - откинулся на спинку стула командир, - ничего. Вот ваша одежда. Теперь слушайте. Под левым карманом штанов у вас зашито ложное донесение. Если попадётесь немцам, после долгих пыток, - улыбка, - вы отдаёте его им. В правом кармане – настоящее. Это отдаёте нашим.
-Тоже после пыток? – хрипло спросил я.
-Шутник, - усмехнулся Гнилов, - лучше вам никому не попадаться. Идите всё время на восток, может, повезёт. Мы остаёмся здесь, будем сдерживать противника, сколько сможем, чтобы больше беженцев смогло уйти. Задача ясна?
-Задача ясна, - сказал я.
-Переодевайтесь.
-Прямо здесь? – удивился Мишка.
-А что тебя не устраивает? – спросил Гнилов, - тебе предоставить примерочную?
-Не спорь, Мишка, - буркнул я, - всё лучше, чем в этой хламиде.
Мы быстро переоделись в ставшую уже родной одежду и снова встали перед командирами.
-Меня беспокоит еврей, - поморщился комиссар, - сразу расстреляют.
-Может, сделаем из него испанца? – предложил я, сам не понимая, откуда взялась эта идея.
-Что ты имеешь ввиду? – поинтересовался командир.
-Он необрезанный. Пусть будет Мигель. Как твоя фамилия, Миш?
-Санкин, - проворчал Мишка.
-Во! Будет Санчес! Мигель Санчес! Санчо с ранчо.
-Сам ты сранчо! – возмутился Мишка, - мужчины заржали.
-Да не кто! - оправдывался я, - а откуда! Санчо с Ранчо. Ранчо, понимаешь? Вот если бы ты испанский знал!
-Я знаю испанский, - неожиданно сказал Мишка-Мигель.
Все замолчали, переваривая новость.
-У меня папа испанец, а мама еврейка. Я ещё немного немецкий знаю.
-Да ты находка! – восхитился командир, - тебя бы в разведку, цены бы не было!
-До первого немца, - скептически сказал Гнилов, - они не стали бы проверять, похож, значит еврей, а евреев или в гетто, или к стенке.
-Значит, не должен попасться, понял, Мигель? Понял, Вилли?
-Поняли мы, - угрюмо ответил я.
-Извините, ребята, но это единственный наш шанс известить командование о нас, - сказал командир, - мы не вернёмся. Все останемся здесь. Так что делать вам с нами нечего. Сейчас идите на кухню, берите вещмешки, и в путь.
Командир вышел из-за стола и протянул нам руку: - Зовут меня Зосима Петрович, запомните, и прощайте. Комиссара звать Семён Михайлович, как Будённого. Запомните тоже, передайте нашим, где мы погибли. Всё, идите.
Мы с Мишкой зашли на кухню, где пожилой повар… ну, как пожилой, лет за сорок.
Я, почему-то подумал, что сам старше него, хотя был ребёнком.
-Меня все кличут Митричем, - представился повар, передавая нам вещмешки, - здесь хлеб, сало, консервы. Откроете? Нож опасно вам давать, найдут, не пощадят.
-Откроем, дядя Митрич, - уверенно сказал я, - есть захотим, откроем.
Митрич привлёк нас к себе и поцеловал в лоб каждого:
-Дома такие же двое остались, - смахнул он слезу, - ещё двое воюют. Ну, всё, идите, не ровен час немцы нападут.
Простившись с Митричем, вышли на околицу, где постовые, не утерпев, пожали нам руки и указали на дорогу, по которой нам предстояло идти.