Он глубоко задумался, да так глубоко, что мы надежду потеряли. Наконец, он опять пожевал и ответил:
– Че баловать!? Пусть документы ищут. Сами потеряли.
К вечеру нашли Федины документы у медбрата, а чуть позже за нами пришел покупатель-прапор. С огромной головой, и от него так воняло перегаром, что меня опять чуть не стошнило.
Новые друзья, щурясь от солнца, выходят из распределительного пункта, вслед за ними воровато выглядывает мятое лицо прапора.
Дикий прапор и Сирена.
– Товарищи призывники, – сказал прапор. – Надо понимать всю глубину наших глубин. Короче, поехали.
– Командир, – спросил очкарик. – А нам оружие дадут?
– Триста тридцать пять, – как-то качнувшись на месте, обещал прапор и вывел нас на влажный вечерний проспект.
Мимо шли гражданские люди, в своих нелепых заботах и переживаниях.
– Трезвые люди! – изумлялся Федя, изрядно одуревший за время своего сидения в приемнике.
– Женщины! – вторил ему тощий.
– Без бороды! – поддакивал я, трогая себя за колючий подбородок.
Всю дорогу прапор у нас клянчил деньги:
– Мужики, а у вас деньжат нэма? Треба сувенир командиру купить. Генералу. Циркуль для схем.
– Нэма, мужик, деньжат, – отвечал я.
– Не дам, у меня только для еды, – говорил Федя и почему-то щупал себя за массивный пах.
Наконец, у тощего, который оказался студентом института международных отношений и Владиком, средства нашлись . . .
– Заманал ты меня военный, – вздохнул он и выудил из кармана котлету пятидесятитысячных купюр и представился нам, – меня, однополчане, зовут Владислав, для вас – Владик. Я продал папин микроскоп.
– Папа микробы смотрел? – спросил Федя.
– Смотрел, курилка, – согласился Владик.
Мы пришли в ресторан на речном вокзале и сели за стол у самой эстрады. Тут же к нам подскочил вертлявый официант и замер над головами в ожидании солидного заказа.
– Что будем кушать, мальчики? – спросил у нас бывший студент.
– Я много, – тут же сориентировался Федя и добавил, – оливье и майонеза побольше. У нас в столовой хорошую оливье давали, много. Однажды я даже в обморок упал. Обкушался. Меня мастер домой нес.
– Какая отвратительная история, – брезгливо сморщился Владик и повернулся к официанту, – Мне рулечку жирненькую и винца молодого.
Официант быстро зачирикал карандашом в блокноте.
– Труа бутте де водка. Авек плизир, – отчего-то перешел на французский прапор.
Я взял шашлык.
Официант вильнул отвислым задом и удалился за заказом.
И началось.
Владик женщину-проктолога из Уфы заклеил и пошел танцевать, я пел со сцены «Сиреневый туман», Федя все оливье в ресторане сожрал.
– Мадмуазель, – кружась в танце, шептал Владик своей партнерше. – Вы прекрасны!
– Как Эдита Пьеха? – кокетливо уточняла та.
– Определенно! – восторженно вздыхал очкарик и просил. – Можно я вас мягко потрогаю за талию?
– Но талия гораздо выше, – смущалась докторша.
– Разве это сможет стать препятствием для наших флюидов? – не понимал Владик.
– Это не может, но вот тот мужчина с патлатой бородой за третьим столиком может, – объясняла блондинка.
– Почему? – негодовал наш влюбленный призывник.
– Потому что это мой муж – Григорий Савельевич Топоров – серебряный призер чемпионата Европы по метанию молота, – информировала она и любопытствовала, – а как вас зовут?
– Зовите меня просто – Элвис Пресли, поэт-песенник, – откликался расстроенный студент.
Пока мы ели, пели и танцевали, прапор опустошил бутылку столичной в одно лицо и сдал окончательно. Он поднялся из-за стола, вышел на мягких ногах в центр зала и с криком:
– Пропади все пропадом! – начал выделывать такие лихие фортеля ногами, что дважды его из салатов на ближнем столе вытаскивали.