Ангел поник солнечной головой и шагнул в сторону, Макс поднялся со скамейки, вышел на улицу. Ветер катался по асфальтовой площадке перед автовокзалом в облаке пыли и мусора. Как истеричка, подумал Максим, прикрывая глаза ладонью от летящего в лицо сора. Гремели жестяные крыши. По небу стелились низкие рваные облака.
- Дождь будет. Или гроза, - проворчал сидящий на ступеньках круглосуточного магазинчика бомж.
Макс протянул ему бутерброд и побрёл к выезду из города. В горле першило, асфальт словно прилипал к ногам, пыльный вихрь бросался на парня злобным цепным кобелём. Если бы Макс смотрел не только себе под ноги, он бы наверняка заметил, что прохожие не спешат, как обычно, по своим делам, а молча стоят и смотрят на него. И если бы он прислушивался не только к обиде внутри себя, то он бы услышал прорывающийся издалека полный отчаяния бабушкин голос: "Макся! Не уходи, внучок!.." Если бы...
Ветер срывал плоть зелёных листьев с нежных веточек гибких молодых берёзок на обочине...
Под перекинувшейся над дорогой аркой, символизирующей собой городские врата, Максим споткнулся и растянулся на асфальте. Секунду спустя в спину ударил холодный по-осеннему ливень. Макс подполз на четвереньках к основанию арки, сжался в комок под ненадёжной защитой метровой ширины постройки и заплакал навзрыд злыми слезами.
- Что происходит, чёрт побери? За что мне всё это? Я всего-то хочу уехать отсюда, использовать свой шанс жить нормальной полноценной жизнью, а не загибаться в провинции! Господи, ну что ко мне так пристал этот проклятый городишко...
Всё, хватит, решил вдруг парень. Надо просто идти вперёд. Раз это противостояние - я не сдамся. Дождь? Ну и что! Не сахарный, не расклеюсь. Нате вам, подавитесь, если сможете съесть!
Встал, вытер слёзы мокрым рукавом. Пнул кроссовкой ни в чём не повинную арку. Откуда-то сверху отвалился кусочек извёстки, упал, и дождь тут же принялся растапливать его в лужицу белого.
- Гнильё! - сплюнул Максим сквозь зубы,- Рухлядь и грёбанный антиквариат.
Ещё один маленький кусочек упал ему на кроссовку. В голову пришло сравнение с птичьей кляксой, стало противно.
- Срань господня, - выругался парень с презрением и пошёл в дождь.
Спустя пять минут на Максе не осталось ничего сухого. Ливень полоскал прямо и зло, словно парень был его кровным врагом. В кроссовках хлюпала сырость, а о лежащих в рюкзаке вещах Максим старался не думать. Упрямо переставлял ноги, разбивая дрожащую серость луж, и твердил в такт шагам: "Не вернусь. Не вернусь. Не вернусь". Слипшиеся волосы мокрыми сосульками лезли в глаза. По спине бежали ледяные водопады. Джинсы липли к ногам. "Не вернусь. Не вернусь..."
И ни одной машины. Что за день такой...
А дома тепло и сухо. И тикают в бабушкиной комнате ходики. Маленький Макся так любил залезать на стул и дёргать тяжёлые, потемневшие от времени медные шишки...
Не вернусь.
Неделю назад отгуляли выпускной. Сидели на лавочке в сквере, пили пиво и строили планы - кто куда теперь. И когда Макс заявил, что поедет в город поступать в университет, кто-то хохотнул: "Да тебя бабуля не отпустит!". И Макс тогда сказал, что плевать ему на бабулю.
Не вернусь.
Потом проводил Лильку до дома. В подъезде хотел поцеловать - вывернулась, оттолкнула обеими руками. "Ты офигенный парень, Макс. Но мне с тобой не интересно, прости".
Не вернусь.
Тяжелее всего было, когда бабушка перестала ходить после инсульта. Двенадцатилетний Максим плакал и хотел умереть. Бабушка долго осваивала инвалидное кресло, приспосабливалась к новой форме существования. Все соседки хором сочувствовали бабушке и жалели Максимку. Тогда-то и надломилось что-то в отношении мальчика к самому родному человеку...
Не вернусь.
Небо щедрой горстью сыпануло града. Максим закричал - так неожиданно болезненными оказались попадания ледяных горошин по лицу. Горошины... скорее, пули. Парень закрыл лицо руками, ссутулился, попытался натянуть куртку на голову. Град лупил по вздрагивающим, покрасневшим от холодного ливня ладоням, по обнажившейся пояснице, попадал за ворот... Потёки дождя шарили под облепившей тело одеждой, тело в ответ на ласки ливня конвульсивно вздрагивало. Каждый шаг по ставшей скользкой дороге был битвой. Макс выигрывал с трудом. Шаг, другой, третий, десятый...
Покосившийся ржавый павильон автобусной остановки. Сухой угол. Парень заполз под спасительную крышу, свернулся калачиком на грязной бетонной площадке и провалился в полусон-полузабытьё.
А потом снова запищал игрушечный мобильник в детской ручонке.
* * *
Телефон верещал, не умолкая. Макс с трудом разлепил словно намагниченные веки, уставился на ангела.
- Почему ты сухая? - еле выдавил он.
- Потому что этот дождь для тебя, - ответило создание, - Возьми трубку.
- Это же просто игрушка.
- Тогда и на небе ясно.
Максим протянул ладонь, и детская ручонка бережно вложила в неё трубку. Телефон смолк, словно только и ждал прикосновения Макса.
- Алло, - сказал Макс неуверенно.
- Максим? Это Вера, привет! - обрадовано зажурчал мобильник, - Ты меня слышишь?
- Да... но...
- Ты меня помнишь, Макс?
Максим молчал. Конечно, помнил. Веерка, одноклассница, самый близкий друг, симпатичная кареглазая задира с вечной стрижкой "под мальчика", весёлая проказница и неутомимая выдумщица...
- Макс! Что ты молчишь?
Парень беспомощно посмотрел на ангела. Как сказать человеку по ту сторону телефона, что... не стало Веры два года назад. Лейкоз или что-то вроде...
- Макса-такса! Ты будешь говорить? - сердился девичий голосок.
Он решился.
- Вера... А ты где?
- Я в больнице, вот выписываюсь, а встретить некому. Дай, думаю, позвоню лучшему другу... Ты заберёшь меня?
Бред... Нет Веры, это какая-то ошибка. Хоть Максим и не был на её похоронах, но быть такого не может.
- Ты меня ни с кем не путаешь? - ляпнул глупо.
- Максимов!!! Ну хорош дурачиться! Ты приедешь? Я тебя не видела... сказать, сколько?
Это не Вера, нет. Если Вера, то она должна знать...
- Скажи, что мы с тобой в девять лет закопали в песочнице под дубом в детсаду?
- Цилиндр из-под леденцов, - в голосе удивление.
- А что в нём было?
Только Вера могла знать... Она хранила этот детский секрет... Хранит?
- Твой рисунок. И моё пластмассовое колечко с треснувшим камушком.
Стало жарко. Не смотря на мокрую одежду и бушующую вокруг стихию. Макс стиснул трубку так, что хрустнули пальцы.
- Вера, ты же умерла, - произнёс чужим самому себе голосом.
Молчание.
- Верка, я не верю в то, что это ты, извини.
- Это я. Приезжай за мной, убедишься, - и с мольбой: - Я жива, Макс.
Максим хотел сказать, что видел, как плакала в день похорон Веркина мама, помнит цветы на асфальте у подъезда, помнит каждое слово, сказанное учительницей в классе за три дня до...
- Макс, возвращайся, - прошептала трубка, - пожалуйста...
Парень опустил руку с телефоном. Повернулся к ангелу. Безмятежное детское личико, румяные щёчки, солнечного блеска кудряшки.
- Что происходит? - спросил Максим, - Ты же знаешь. Объясни мне.
- Это твой город, - ответило создание звенящим голоском, - И люди в нём твои. Твои, Макс.
- Не понимаю, - пробормотал Максим беспомощно, - О чём ты?
- Забыл, - грустно констатировал ангел, - Ты просто всё забыл.
- Что забыл?
Ангел протянул ему старенький цилиндрик из-под леденцов.
- Погоди открывать сразу. Подумай, стоит ли тебе вспоминать. Ты можешь вернуться - и всё будет как прежде. Если откроешь - всё будет так, как было до того.
Макс нервно сглотнул. Стало страшно.
- А Вера?
- Ты её держишь. Сейчас ты можешь всё.
- Это сон? Где правда?
- Правда в этой коробочке, Максим.
Минутное колебание. Протянул ладонь:
- Дай.
В руки лёг свёрнутый вчетверо потемневший бумажный листок. Макс развернул его. Детский рисунок - дом, мальчик, бабушка, карусель за их спинами и улыбающиеся лица прохожих. Снизу подпись чужим женским почерком: "Мой город. Максимов Максим, 7 лет".