Вперед. Сейчас. Страх повержен. Быстрее, пока он не поднялся и не увидел, куда ты ушла. Дыши. Шагай. Дыши. Шагай. Видишь, следы Мика. Дуй по ним.
Дыши.
Шагай.
Так, ладно. Я в норме. Иду. Я ставлю свои ноги в следы Мика и чувствую связь с ним, будто совсем с катушек слетела. Остановка номер три недалеко, и я ходила этим маршрутом тысячи раз, обычно с Кару. Дышу. Шагаю. Мик, скорее всего, уже там.
А я знаю, что собираюсь ему сказать?
О, черт.
Благоговейный Страх поднимается и преследует нас целый квартал. Удар по шее Эмоциональному Возбуждению — как раз перед тем, как я заворачиваю за угол к Остановке номер три. Это заставляет меня встать как вкопанную, и я обнаруживаю, что застреваю сбоку здания, благодаря центробежной силе своего волнения.
Что я скажу?
Я нашариваю свой телефон и пишу Кару: ТРЕБУЕТСЯ СРОЧНАЯ ПОМОЩЬ. СЛОВА. ПЕРВОЕ ПРЕД ЛОЖЕНИЕ. ЧТО-ТО ПРОСТОЕ, ЧТО ЗАСТАВИТ ЕГО НЕМЕДЛЕННО ВЛЮБИТЬСЯ В МЕНЯ. ВРЕМЯ ПОШЛО.
А потом я жду, с телефоном в руке. И опять жду. Теперь снег падает быстрее, а мое дыхание напоминает пар огнедышащего дракона. Холод от камня строения просачивается через мое пальто и превращает спину в ледышку, а из Африки не приходит никакого сообщения.
Ну и ладно. Я пихаю сотовый обратно к себе в карман. Я знаю, что мне делать. Греческий философ Эпиктет как-то сказал: «Сначала скажи, кем ты хочешь стать, а потом делай, что должен». Старый добрый Эпиктет. Я хочу быть Уверенной В Себе Девушкой, а это означает, что для начала, нужно перестать пытаться слиться со штукатуркой здания. По моей собственной теории, уверенность в себе составляет всего двадцать семь процентов настоящей уверенности, а остальное — притворство. Главное вот в чем: если вы не видите разницы, то и нет никакой разницы. О, притворщик может почувствовать разницу, по липким ладоням и колотящемуся сердцу, но итоговый эффект (будем надеяться) тот же.
Когда придет время, слова сами сорвутся с моих уст, и я услышу их одновременно с Миком. Невозможно следовать определенному сценарию. (Или это не так? Может, я могла бы написать сценарий, и взять под жесточайший контроль наш первый разговор? — Нет. Ты не можешь. Шагай.) Я заставляю свое тело двигаться. Я чувствую, как Эмоциональное Возбуждение и Благоговейный Страх повисают на моих лодыжках, но спустя несколько шагов, перестаю обращать на это внимание, потому что прохожу точку невозврата. Я поворачиваю за угол на Мальтийскую площадь. К Лицею с розовым фасадом в стиле барокко. Ворота во двор, а за ними — только тени. Я не вижу Мика, но... Мик может видеть меня. Я иду.
Остановка номер три — это внутренний двор моей школы. Это милое местечко, с замершим фонтаном в центре и резной мраморной скамейкой, которую держат на своих плечах русалки. Ворота на ночь не запираются, чтобы студенты могли пользоваться студиями по возникшей необходимости, но в этот субботний вечер в начале семестра, уровень их отчаяния еще слишком низок и поблизости никого не должно быть. Внутренний двор уединен, но не совсем, что кажется правильным. Интимный, но не слишком.
Я иду к воротам. И это не пульс стучит у меня в висках. Это моя уверенность в себе.
Ворота открыты. Я вижу следы Мика.
Я застываю в нерешительности.
Потому что следы Мика ведут внутрь, а потом...
...наружу.
Он уходит прочь.
И когда я смотрю во двор, вот что я вижу: на русалочьей скамейке сидят ангел и демон, и они переплетены в крепких объятьях.
А Мика там нет.
Я оглядываюсь по сторонам, гляжу себе через оба плеча. Смотрю на Мальтийскую площадь. Даже вверх бросаю взгляд, будто он мог улететь. Его нигде нет.
Он ушел.
Внутри меня: опустошение от разочарования.
Горькое чувство обиды.
Я парализована.
Я в недоумении.
И унижена.
Ненавижу унижение. Мне хочется пнуть унижение по коленке.
Я стою вот так с минуту, прежде чем до меня доходит, что Мик может наблюдать за мной откуда-нибудь с близкого расстояния, и эта мысль заставляет меня вжаться вглубь двора. Я больше не наступаю на его следы. Я обхожу их, словно презираю. Тупые следы, получайте! Мое сердце теперь вроде палочек корицы, которые уже порублены и готовы быть добавленными в тесто. Мне совсем не больно, потому что внутри уже ничего нет. Как у ангела, где вместо сердца у нее в груди дыра — но без бенгальского огонька.
Совсем никакого бенгальского огонька.
Я стою перед марионетками, и у меня в душе нет ничего, кроме пустоты, когда я смотрю на них. Он расположил их так, чтобы они были похожи на влюбленных. Как гадко. Никогда бы не подумала, что Мик может быть таким гадким.
А потом я вижу, что ледяной шар исчез. Я подвесила его на дерево, которое дугой склонялось над лавочкой. Последний артефакт в этой охоте за сокровищами: гладкий кусок чистого льда размером с бейсбольный мяч, внутри которого было заморожено, а прежде аккуратно скручено и засунуто в пластиковую тубу, последнее сообщение. Идея состояла в том, что к тому времени, как лед растает, я буду готова к тому, чтобы Мик его прочел, буду готовой к разговорной части вечера, чтобы после перейти к следующей его части. Ну, вы знаете, какую часть я имею в виду. О, Господи. Мои губы чувствовали себя опустошенными, будто их, как невесту, бросили у алтаря. А они были так уверены в том, как должен будет закончиться этот вечер.
Мик что, забрал шар с собой? Зачем он это сделал? Я осматриваюсь, на случай, если шар просто упал, но его нигде не видно... я начинаю злиться. Он не должен был его забирать. Если он ушел, то и сообщение должен был оставить. У меня совершенно нет желания, чтобы он прочел его, а потом, смеясь, показывал бы своим друзьям.
(«Мик бы так не поступил», — настаивает внутренний голос так, будто я его хорошо знаю.)
(«Ты ведь его знаешь».)
Не знаю. Ну, конечно, не знаю. Мы ведь ни разу даже не заговаривали друг с другом. Но я была абсолютно уверена, что он не придурок. Что он не задница. Разумеется, нельзя сказать, что это сопоставимо с тем, как Каз поступил с Кару, но выглядит тоже не супер. Я была совершенно готова к тому, что он может не появиться на Остановке номер один. Чего уж скрывать, я была бы разочарована, но зла бы на него не держала. Если я ему не интересна, значит не интересна. Но почему он прошел до конца в поисках «сокровища», при этом выглядя все время таким завороженным и няшкой, а потом... сбежал?
Дребезжит мой телефон. Это пришел от Кару список (который уже не понадобится) фраз, с чего начать разговор.
—a) Привет. Я Сусанна. На самом де ле я марионетка, которую оживила Голубая фея, и только так я обрету душу, если в меня влюбится человек. Не поможешь марионетке?
—b) Привет. Я Сусанна. Прикосновение моих губ дарит бессмертие. Это так, на всякий случай.
—c) Привет. Я Сусанна. Мне кажется, что я тебе нравлюсь.
Я читала их, испытывая горечь. Потом я резко опустилась на лавку, толкая марионеток, которые разорвали свои объятья. Ангел заваливается на спину, ее руки падают набок, голова в обмороке падает на край скамьи. Умерев от разрыва сердца. Мне кажется, что я сейчас испытываю примерно то же самое. «Нет смысла юлить. Будем честны.» — вот, что сказала бы Уверенная В Себе Девушка. Если бы у нее было кому это, блин, сказать.
Я пишу в ответ: Спасибо, но , похоже , мне эти варианты не пригодятся.
— Что? Почему?
— ...он убежал...
— ???
— Марионеток оставил. Оставил их обниматься и не стал меня ждать. По крайней мере, хоть куклам что-то перепало.
Пауза, во время которой я воображаю, как Кару негодует. Но когда она пишет ответ, в нем нет никакого негодования.
— Сус, это не имеет смысла. Он не оставил записки и ли вроде того?
Записка? Об этом я не подумала. В дыре моего сердца вспыхивает искра. Возможно ли?
Дыра в сердце.
Дыра в сердце! Дыра в сердце ангела. Что-то торчит из ангеловой дыры в сердце! Я поднимаю глаза, оглядываюсь по сторонам, будто Мик мог шпионить за мной, как я шпионила за ним. Но мне так не кажется; здесь негде спрятаться. Я протягиваю руку... это свернутая в рулончик бумажка. Я разворачиваю ее, и в ту же секунду все мои разочарование, горькое чувство обиды и унижения, паралич и недоумение испаряются и сменяются... головокружением, облегчением, трепетом, полуобмороком и радостью.