— Ну бляя, — ноет, но садится помогать.
Погружается в сонамбулическое состояние, отхреначивая от несчастной картошки огромные куски с кожурой — меня бабуля ещё в школе так делать отучила.
Подозрительно уточняю:
— Ты же умеешь готовить. Мы с тобой в поход ходили, и ты готовил.
— Ну, теоретически, представляю, но в жизни я раза два готовил — и один из них в том походе.
Задумываюсь, охреневая:
— Это как?
— Отак, бро. Мамка постоянно готовит, любит, ну и батя, и ты, а так как кто-то из вас постоянно дома, хавчик где-нибудь да есть. Разогреть могу, но ты ж знаешь, мне и холодное сойдёт.
— Ага…
Пару минут чистим картошку в молчании, пока я пытаюсь осознать масштабы своей неосведомлённости о кулинарных способностях этого кухонного неандертальца.
Ну да, так и получается, что я его ни разу за готовкой не застал. И мама ему постоянно что-то вкусное в контейнерах совала — по сей день, кстати, он судочки на треню таскает.
— Ну ты и охреневший, друже.
Смешливо пожимает плечами:
— Зато я хорошо в хоккей играю.
Закатываю глаза, и пока он заканчивает чистить, кладу на сковороду первую порцию:
— Сам себя не похвалишь…
На газу картошка жарится быстро, но Жека успевает смотаться к компу на предмет посмотреть:
— Давай Викингов начнём, — орёт мне с другой комнаты.
— Давай, — ору в ответ, — я до них никак не доберусь.
Закидываю вторую порцию, когда этот блудный сын приходит обратно и заявляет:
— Жрать хочу.
Замечая готовую картошку, тянется к ней загребущими конечностями.
— Воу-воу, чувак, — несильно бью ложкой по руке, — я тоже хочу хавать, меня подожди. Вот, можешь вместо меня картоху пожарить.
— Ну Нееекит, ну бля, ты меня не любишь, — ноет, но я вздрагиваю и замираю, мучительно соображая, как отреагировать.
Это же шутка, это шутка, — убеждаю себя. Это грёбаная шутка, которыми мы не раз перебрасывались. Так почему же я чувствую удар под дых.
Но, не могу подобрать слов, не получается правильно среагировать.
(раз, два, три, ч…)
Жека, видя меня, тоже, наверное, понимает что сказал и от досады закусывает губу.
Ненавижу себя за это. За то, что так… реагирую, когда он насколько открытый даже после…
Усмехаюсь и чудом сдерживаю вертящееся на языке: «Неправда, люблю».
Говорю:
— Жек, короче, займись делом. Хавчик что ли расставь на столе. И вообще, ты пиво в холодильник засунул? Оно ж умрёт там, в пакете, тёплым.
Заметно расслабляется, но нутром чую, как ему по-прежнему неловко:
— Скажешь тоже, умрёт, — хватается за фразу. — Я сделаю, но я хавать хочу и жду и скучаю за картошкой.
— Я вшарил. Кетчуп ещё достань, и там какой-то соус — его тоже.
Отдаёт честь:
— Так точно, майн фюрер.
— Эй, это моя фраза.
— Ничё не знаю.
Оставаясь один, выдыхаю. Закрываю глаза.
Блять. Идиот я. Всё испортил.
Но под вечер более-менее образовывается. Викинги захватывают полностью, хотя начало мы смотрели лениво болтая и хавая.
В итоге, я отрываюсь, когда понимаю, что голова Жеки съехала мне на плечо, и он недовольно пытается на нём устроиться.
— Пошли спать? — предлагаю.
— Мм-м, угу, надо, — приподнимается и трёт лоб.
— Вставай тогда, я разложу диван.
— Бляяя, чел, давай так.
— Не-не, так это не работает. Я иду в спальню. Не хочешь, корячься на сложенном.
Минута молчания в раздумьях, и я почти готов оставить его как есть, немного теряясь от тёплого веса его доверчивой головы на своём плече.
— Ладно, — тяжело вздыхает, — ща.
Поднимаюсь первым и жду, пока он, кряхтя как старый дед, поднимается, допивает компот в кружке.
Наклоняясь, достаю пульт, чтоб выключить плазму, но в сериале напряженный момент, заставляющий меня залипнуть. Сзади наваливается Жека, свесив с моих плеч руки и сопя в ухо:
— Ты сказал встать. Я встал.
— Жди теперь, я хочу досмотреть.
— Мм-м, всё равно пересматривать будем, я только начало серии помню.
— Чувак, а если меня кошмары будут мучить? От недосмотра.
— Ну так спи со мной, и не будет тебе никаких кошмаров. Мы ж как семейная пара с тобой.
Это тоже бьёт меня под дых — не сильно. Легонько. Он же не знает, что говорит, для него же такое нормально…
Я даже нахожу в себе силы пошутить:
— Мы слишком старая семейная пара, чтобы спать в одной кровати. Возраст не тот.
— Ой, бля, Некит, ты ещё к возрасту не придирался.
Я, наконец, выключая телик, иду в спальню за постельным. Жека, не желая отдираться, чухает со мной дурацким паровозиком.
Тактильный мальчик. Сколько его помню — ему всегда было важно касаться кого-то, чтобы ощущение было полным. Он сам рассказывал в один из тех вечеров, когда мы, будучи подростками, говорили о важном, о сложном, на тончайшей грани откровенности.
Самые бесценные вечера в моей жизни.
Ерошу его волосы, закидывая назад руку, и всё-таки выворачиваюсь, а то неудобно застилать диван.
Он грохается на постель лицом вниз, и я укрываю его сверху тонким одеялом, на что этот мерзавец довольно мычит в одобрении.
— Ты такая неженка, чувак, — ворчу на него, но это просто слова, он знает, что я так не думаю.
Свою кровать расстилать недолго, и я тоже скоро ложусь, но ещё долго не могу заснуть. Верчусь в кровати: хотя завтра вставать на встречу с инвесторами, сна ни в одном глазу.
Цифры не помогают. Никогда не помогают в такое время — возможно, это просто ширма, за которой я прячусь — красивая китайская занавеска с яркими красными рыбками не имеющая никакой реальной стоимости. Она даже нормальной первой помощи не оказывает — слишком приелось. Но я продолжаю считать. Упорядочиваю себя — внешне, хотя бы.
Наружную оболочку сознания.
(раз, два, три, ч…)
Забиваю через некоторое время и достаю ноут. Уж лучше займусь презентацией.
Где-то часам к четырём слышу Жеку, плетущегося в туалет и обратно. Замечает свет от ноута и подходит:
— Тебе ж завтра на встречу? — сонно уточняет.
— Угу, — не отрывая глаз от экрана.
Молчит, и я думаю, что он ушел, но неожиданно ноут захлопывается под его рукой, и друг, откладывая технику в сторону, берет меня за запястье, поднимая с кровати.
— Ну что ещё, — закатываю глаза. — Опять туалетная бумага скончалась?
— Спать пошли, — тянет за руку, как маленького, чуть ли не укладывая рядом.
За эти секунды, когда он ведёт меня из одной темноты в другую, я чувствую себя маленьким беспомощным мальчиком, доверившимся другому — более сильному, и это таким колоссальным спокойствием ложится на душу, будто кто-то накрыл нас большой прохладной шелковой простынью.
— Я тебе что, подушка? — возражаю, не сопротивляясь объятию, хотя сердце от такой близости начинает стучать быстрее.
Отворачиваюсь к стене — когда мы спим вместе, Жека всегда ложится так, чтобы я никуда не свалился.
Как бы я ни пытался притворяться, как бы ни пытался убить это в себе…
Он отвечает неожиданно серьёзно:
— Я прекрасно знаю, что ты временами хуёво засыпаешь один. Ты тоже знаешь. И ты знаешь, что мне никогда не впадлу тебе помочь… Что б там не случилось.
Я… не знаю, что сказать. Какой-то эмоциональный ступор. Выдавливаю:
— Хорошо. Спасибо.
Он укрывает нас двоих и касается носом моего затылка:
— Ты понял, Ники, — бормочет щекотно, засыпая, — всегда.
Выдыхаю:
— Я понял.
Я понял. Понял.
Только я так… не могу.
========== Август-октябрь ==========
На встречу я едва не опоздал — Жека так и не разбудил меня, когда уходил. В итоге, я проснулся от последнего будильника — полпервого, переспавшим, что оказалось хуже недосыпа.
Не успел сходить в душ, только умыться — схема нарушилась, и весь день полетел к чертям. Не скажу, что мы облажались на презентации, но настроение моё оказалось подавлено чушью и неразберихой в голове.