И этот взгляд просит… нет, приказывает слушаться, сделать как велено, на том языке нечитаемых, неуловимых другими символов, которыми мы обменивались с самого детства.
И я не могу не подчиниться.
Опускаю голову, словно в знак покорности, говорю – хочу – как ни в чем не бывало, получается – глухо:
- Хорошо. Будь по-твоему.
Он в благодарность придвигается ближе, хлопая меня по холке:
- Спасибо, я знал, что ты поймёшь.
Чертов сукин сын. Всегда добивается своего.
И я, заставляя себя – словно происходящее нормально, перехватить эту ласковую руку и шутливо зарядить ему под рёбра, в открытое место.
- Эй, это против правил, - наиграно возмущается.
- Какие такие правила? Не знаю никаких правил.
Тогда он резким движением стягивает меня за ногу на пол и завязывается несерьёзная потасовка, в ходе которой мы толчками и несильными ударами выплёскиваем накопившееся напряжение. Он больше пытается обездвижить весом, на что я изворачиваюсь и бью в открытые места.
В итоге, на шум приходит его мама, укоризненно разгоняя нас по углам:
- Такие большие оболтусы, а дерутся, как мальчишки!
Мы переглядываемся и ржем. Я внезапно чувствую накатившую эйфорию и на мгновение думаю, что, наверное, нам действительно лучше оставаться друзьями.
- Останешься на ужин? – спрашивает, отряхивая мой рукав от пыли.
Это я, скорее всего, отхватил елозя задом под диваном.
- Не, у меня там макароны сваренные, надо доесть, а то пропадут.
Вру, но не хочу оставаться здесь – у него дома так уютно, что, чувствую, побуду дольше и опять затоскую по бабуле.
По его выражению вижу – догадался, поэтому не настаивает. Даю последнее указание:
- Чтоб меня Палыч больше не домогался с твоим самочувствием, понял?! Я держу слово, а ты – играешь аки примерный старательный мальчик, лады?
- Лады. Слово пацана.
Мы схлопываем руки, закрепляя сделку, и я сбегаю. На душе двойственно – и довольство, и неудовлетворение.
«Будто ничего не было». Целая история с продуманным бекграундом. Жека вообще мастак придумывать истории и верить в них – мы всегда играли по его сюжетам – будь то пираты, шпионы или армейское подразделение. Я охотно разделял его фантазию, продуманный мирок, расширял его пространство на двоих и принимал его выверты как должное.
Теперь тоже… Играю по его сюжету.
«Думаю, это лучше всего».
«Ты знаешь, я не смогу…»
Блять.
Медленно выдыхаю через нос. И считаю. Десятками. (раз, два, т… двести семьдесят четыре…) Складываю числа. Отнимаю.
До трёхсот и в обратном порядке.
Числа успокаивают меня. Упорядочивают.
Может, так лучше. Хотя бы ему.
Я ведь для чего это сказал – чтобы легче, чтобы проще.
Хоть кому-нибудь.
========== Август ==========
Он заявляется ко мне в субботу с утра и силком тянет на каток в качестве «талисмана для лучшего самочувствия». Я сопротивляюсь до последнего, потому что безумно хочу спать, и таки отрубаюсь в машине под шуточки Лазяря, которые помню очень смутно, а потом, вытащенный на лавочку для болельщиков, снова засыпаю, скрутившись под старой, обшарпаной формой Тёмы, забытой здесь так давно, что он, кажется, даже не помнит о её наличии.
На катке всегда адски холодно, несмотря на знойный август на улице, а я забыл нормально одеться. Да что там, я даже в душ не сходил.
Меня будит сердобольная Юля, и я шмыгаю в раздевалку — почему-то не додумался смотаться туда в самом начале.
Там снова дремлю.
Открываю глаза от прикосновения к волосам. Лицо Жеки на уровне моего, он мягко массирует кожу головы. Приятно до безумия.
— Всегда знал, что я для тебя грёбаный кошак, — хрипло комментирую. — Ты какие-то волны кайфа от этого ловишь?
Он, хохотнув, извиняется:
— Зря я тебя сегодня притащил. Спал бы нормально дома.
— Вот оно, несвоевременное раскаяние, — незло проворчал. — Поздно, Карл, обратный отчёт уже пошел, и счётчик Вашего долга мотается с каждой секундой.
Он улыбается, а я спохватываюсь:
— Треня закончилась?
— Не, я так, поссать забежал. Щас вернусь.
— Да уж, иди, а то Палыч будет ворчать, что ты там подгузник менял, а не ссал.
— Это да.
Он встаёт, такой весь мОлодец в форме, с мокрыми от пота волосами, и я, сонный, не успеваю выработать к зрелищу иммунитет, поэтому, меня накрывает. Хриплю:
— Жек…
— Мм-м? — оборачивается беспечно.
Прикусывая язык, выдавливаю вместо… вместо всего:
— Останешься у меня сегодня?
От удивления поднимает брови, но соглашается:
— Понял-принял. Только хавчик надо купить, а то у тебя ж ничерта нет.
— О да… и пиво.
Выметаясь, поднимает вверх большой палец.
Обречённо выдыхая, откидываюсь на лавку. Зря я. Мы же пытаемся играть в прежних друзей, но у меня херово получается. Очень херово.
Я просто не могу.
Не могу.
Этот отзвук больного голоса, больного восприятия орет и плачет, как бы я ни пытался запереть его в комнате, накрыв клетку тёмной тканью, словно попугайчика.
У меня не получается делать как обычно, когда он знает.
Он убедил себя, что ему приснилось?
Что он вообще делает? Что это был за жест?
Или… ну да, что это я, для него же это не несет двойного смысла…
Блять, всё, хватит. Хватит себя калечить!
И я вспоминаю его взгляд, его властную просьбу, и этим додавливаю вопящее во мне противоречие.
Хватит. Хватит.
Один, два, три, четыре…
Один, два, три, четыре…
Я пригласил его к себе. По крайней мере, я его увижу — нужно искать плюсы.
За размышлением попеременно со счётом не замечаю времени, но и уснуть не могу. Выхожу обратно на холод, сажусь поближе ко льду. Палыч устроил полноценную игру, и я с увлечением наблюдаю за матчем и разбором ошибок.
Это реально интересно — наверное, именно это в своё время отбило у меня всякое желание смотреть или заниматься футболом. По сравнению с хоккеем футбол кажется слишком медленным и ленивым — в хоккее невероятно много секундного напряжения, непрерывающейся полосы пиковых моментов. И я смотрю, забыв обо всём, радуясь, что Жека вытащил меня именно сегодня.
Когда тренировка заканчивается, жду друга снаружи, выкуривая последнюю сигарету из пачки.
Лазарь, в стильной кожаной косухе, выходит последним, и Жека просит его завести нас сначала в магаз.
Мы скупляем кучу противозаконной (читай, Палычем) жратвы, типа чипсов, сушеной рыбы, странной сладкой хрени, от которой Жеку тащит не по-детски, и разного вида пойла. Как оставленные без родительского присмотра малолетки, честное слово.
Под ироничным взглядом Жеки беру два кило картошки и десяток яиц.
— Чё, взрослый такой? — дразнится.
— Я тебе сделаю жареной картошки с омлетом и приправами, посмотрим, что ты скажешь.
Хмыкает, но верит, ибо я такие штуки много раз готовил. Вообще, он на правильном питании, но, когда со мной — срывается и хавает, что хочется.
Только на кассе понимаем: Лазарь где-то пропал. Звоним ему — сбрасывает, а после оказывается, он сидит на корточках возле машины и с кем-то увлеченно трещит.
Жека пинает его по кроссовку, но от нас отмахиваются и нежным, приглушенным голоском из серии «только для…» воркуют ещё пятнадцать минут, пока мы с Жекой чисто по приколу спорим, изменяет он или нет.
Оказывается — нет, и я выигрываю нами же купленную пачку чипсов, торжественно врученную Жекой.
— И не жалко роуминга? — хмыкаю, пока едем.
Лазарь кидает через водительское зеркало взор со смешанным чувством, в котором и тоска, и безысходность — не понятно, правда, по девице или денежке.
Высаживает нас с приличествующим грузом у подъезда и, пока мы выгружаемся, конфискует пачку сушеных кальмаров.
Дома, друг складирует хоккейное добро сушиться, а я раскладываю харч по холодильнику и сажусь за картошку.
Жека поспевает как раз к началу, и я, многозначительно двигая бровями, подаю ему нож рукояткой вперёд.