Тихо ругаясь, я углем вывела на стене знаки "убежище" и "восток", чтоб Ингвар знал, где меня искать. Если, конечно, хоть что-то останется. К тому времени, как я выбралась из лагеря, стемнело уже настолько, что я еле разбирала, куда иду. Повернувшись спиной к ветру, я углубилась в восточную часть города, где традиционно располагаются торговые кварталы. Раньше я туда не заходила, но расчет был простой: где купцы, там и товары, а где товары, там должны быть просторные подземные хранилища. И очень старалась не думать о том, что туда наверняка уже набилось местное зверье, и такое соседство может очень плохо для меня закончиться, если непогода вдруг затянется.
Предки, как же я ошиблась!
Уж не знаю, с какого перепугу здешние торговцы понастроили себе домов из дерева -может, дела шли неважно, а может просто порядки такие были в то время, да только сохранились они хуже, чем нищенские лачуги у западных ворот. О том, чтобы искать вход в подземелья и речи быть не могло: все эти скрипящие на ветру трухлявые доски запросто могут рухнуть мне на голову, едва я переступлю порог.
Идти становилось все труднее, ветер уже не подталкивал в спину, а вился вокруг стаей голодных собак, злобно трепал полы куртки, рвал с головы капюшон, с воем швырял в лицо горстями ледяную крупу. Скоро я уже шла вслепую, спрятав лицо в сгибе локтя и держась другой рукой за стену, ища хоть какой-нибудь проем, дыру, щель, да что угодно, только бы спрятаться. Когда стена вдруг ушла из-под ладони я готова была кричать от радости, пока не поняла, что это всего лишь угол дома, а свернуть за него мешает огромная куча мусора.
Стиснув зубы, я двинулась через пустырь к еле различимому темному строению на другой стороне. Казалось, что сам воздух вокруг меня загустел, как вчерашняя похлебка. Лицо стянуло ледяной коркой, под веки будто под веки толченого стекла насыпали. Вдобавок, мне начали мерещиться странные вещи. В какой-то момент я всерьез испугалась, что схожу с ума. Сначала к запахам соли и снега вдруг прибавился аромат цветов, затем в шум ветра вплелось монотонное пение и, в довершение всего, мне вдруг показалось, что я снова на дорогах, и давно пора перейти на безопасный кусок.
Стыдно признаться, но тогда я уже готова была поверить во что угодно, только бы сбежать подальше от терзаемых штормом руин - даже в то, что воображаемая дорога действительно существует. В каком-то странном помутнении разума, я шагнула вперед....и плашмя растянулась на песке.
Очень горячем песке.
Мне приходилось слышать, что умирающим от холода иногда являются странные видения, но слишком уж все было реально: и песок в сапогах, и щекотная струйка пота, ползущая по спине, и запах -непередаваемая смесь морской соли, цветов, навоза и прогорклого масла. Выходит, не привиделась мне дорога. А раз так, то неплохо бы спрятаться, пока не пойму, куда же это меня занесло. В нашем мире очень мало мест, где станут помогать за просто так не пойми кому. Зато полным-полно таких, где с легкостью зарежут из-за пары хороших сапог.
С трудом разлепив веки, я увидела белый песок, настолько яркий, что пришлось быстренько зажмуриваться и ждать, пока перед глазами перестанут плавать цветные пятна. За это время я успела сесть, на ощупь расстегнуть куртку и протереть залитые чем-то липким глаза подолом рубахи. Потом осторожно открыла один глаз и выругалась, разглядев украсившие ткань бурые разводы. Потрогала лоб, и тут же отдернула руку, шипя от боли. Серьезный порез был только один - тот, что над левой бровью, - зато мелких я успела нащупать не меньше десятка.
Тут откуда-то справа послышались голоса, и я, без лишних раздумий, нырнула в ближайшие кусты и затаилась среди широких блестящих листьев. Прислушалась.. Шумел прибой, пели птицы, шелестели листья, бухало в ушах сердце -и больше ничего. Неужели, показалось? Выждав для верности еще немного,я решилась приподнять голову и осторожно выглянуть из своего убежища.
Лучше бы я этого не делала.
В каком-то десятке шагов от меня двигался вооруженный отряд, совершенно бесшумно ступая по песку. Восемь рослых мужчин, в кожаных нагрудниках на голое тело и коротких серых штанах, сопровождали лысого толстяка в ярко-алом плаще и просторном белом балахоне, похожем на женское платье без пояса. Этот толстяк почему-то показался мне самым опасным из всех, даром что никакого оружия при нем, вроде как, не было. Зато у остальных за спинами висели маленькие круглые щиты, а на поясах самые странные клинки, которые я когда-либо видела -изогнутые, будто серп, но при этом широкие, как хороший двуручник.
Пока эта странная процессия шла мимо, я, кажется, даже дышать перестала. Уж очень они напоминали служителей какого-то культа, а с фанатиками лучше не связываться. Без человеческих жертв там обычно не обходится, причем вкусы у очередного придуманного бога могут быть очень и очень странные.
Вдруг толстяк остановился, и вслед за ним замерла и его свита. Потом он склонил голову набок, будто прислушиваясь, медленно развернулся и пошел назад, вглядываясь в песок под ногами. Парни в нагрудниках тоже развернулись, да так дружно, будто полжизни этому учились, и зашагали следом за своим господином. Толстяк, между тем, остановился прямо напротив меня и запел, покачивая перед собой непонятно откуда взявшимся железным кругляшом на длинной цепочке. Мне отчетливо был слышен каждый звук, но ни слова разобрать я так и не смогла. И пес бы с ним - мало ли, что там бормочет безумный фанатик, - а только таращился он при этом на след, оставленный мной на песке.
Тихо-тихо, я отползла назад и осторожно сбросила куртку и сапоги. Потом широко размахнулась и швырнула сапог, метя в дальние кусты.
Сзади кто-то кричал, с треском ломались ветки, а я бежала, не разбирая дороги, петляя среди деревьев, как полоумный заяц. До поры до времени мне везло: я не переломала ноги, переходя через ручей по скользким камням, удачно выбралась из заросшего папоротниками оврага и смогла спуститься по скользкому глинистому склону к реке. Плавала я плохо, но выбирать не приходилось.
Тут по ногам что-то ударило и я рухнула, как подрубленное дерево, мгновенно уйдя с головой под воду, и еще успела удивиться, почему так жжет внутри, если вода холодная.
Потом осталась только темнота.
Очнулась уже на берегу и чуть было не захлебнулась второй раз - что-то стягивало тело, мешая повернуться на бок и выплюнуть, выкашлять клокочущую в горле воду. В груди горело, будто я кипящего масла наглоталась, болели сбитые ступни и, в довершении всего, порез над бровью снова открылся и глаза залило кровью так, что я совсем ослепла.
Солнце припекало и мокрая одежда на мне быстро просохла, а потом снова начала намокать, только уже от пота. Наконец, спустя целую вечность, надо мной воздвиглась темная фигура, загородив от палящих лучей.
Только я, кажется, уже все...
Глава 4
Когда я снова открыла глаза, высоко-высоко над моей головой плясали и кувыркались в расплавленном золоте большие зеленые звезды.
Потом на лоб опустилось что-то прохладное, и рассудок стал понемногу возвращаться. Оказалось, что я связана, будто свинья на продажу, и лежу на земле под деревом, а пляшущие звезды -всего лишь листья. Лысый толстяк в двух шагах от меня кого-то сердито распекал, но звуки, слетавшие с его капризных тонких губ, никак не хотели складываться в знакомые слова и мне это очень не нравилось. Но прежде, чем я успела сообразить, в чем дело, толстяк махнул рукой в ту сторону, откуда я сюда прибежала, и мое перетянутое веревками тело подняли с земли, небрежно забросив на плечо. Тут же накатила тошнота и этому, который меня нес, сильно повезло, что блевать мне уже было нечем.
Вскоре сквозь спутанную массу волос, заслонившую мне весь обзор, замелькал белый песок и к нам присоединились остальные люди лысого толстяка. Никто не разговаривал, да и шагов слышно не было, но по скрипу ремней и тихому позвякиванию клинков я насчитала как раз семерых. Даже удивительно, насколько сразу обостряется слух, когда тебя лишают возможности видеть.