Сколько себя помнил Божедар Поприй, его душа всегда стремилась к звездам. Их свет и таинственное мерцание притягивали маленького Дарко, как магнит, и настоящим горем становились пасмурные дни, когда весь небосвод скрывался за плотным слоем отвратительных облаков.
— Да что же за наказание господне, — ругалась бабушка, затаскивая внука домой.
Став постарше, он не изменил своим привычкам. Звезды все так же манили. По ночам снились пульсары, квазары, красные карлики и далекие планеты, иногда до последнего камня похожие на родную Землю, а иногда пугающе суровые, но от этого не менее притягательные.
— Дурью-то не майся, — говорил дед, раскуривая трубку, — что это за профессия для мужика: ас-тро-ном. Глупость.
Божедар смотрел на густой слоистый дым, поднимающийся к закопченному потолку, и видел бескрайние просторы космоса с загадочными туманностями и далеким Млечным Путем.
Дед плевался, прогонял:
— Уйди с глаз моих, блаженный!
— Перцы, перцы не забудь полить, — кричала вслед бабка, а он бежал сломя голову к соседнему дому, где жил закадычный приятель Тома Колев.
— Опять со своими поругался? — встречала его тетя Цонка и гладила по голове, жалела, наверное.
Тома понимал Божедара. С ним можно было до скончания века лежать на плоской крыше и смотреть на небо, выискивая знакомые созвездия, наблюдать восход Венеры или просто мечтать.
— Вот вырастем и пойдем в университет на астрофизиков.
— Нет, — Тома был более приземлен и рассудителен, — лучше на космолетчиков. Тогда уж точно увидим космос вблизи. А то всю жизнь и просидим у телескопов.
— У телескопов тоже неплохо, — попытался было отстоять свою точку зрения Божедар, но, подумав, все же согласился: — звезды вблизи гораздо круче.
Они налегали на физику, математику и все, что казалось нужным для поступления в Летную академию имени Яны Златиновой. Дед качал головой, но книжки отбирал, только когда пора было идти в теплицу полоть или поливать ненавистные овощи.
— Ну зачем, зачем нам столько этой дряни, — бушевал на грядках Божедар, но поливал, окучивал, подвязывал… Где-то в глубине души понимая, что для двух стариков тянуть школьника тяжело, что нужно быть благодарным, что не сдали в приют, а взяли на себя такую ответственность. Став постарше, он догадался, что дед с бабушкой нагружали себя и его работой, чтобы не думать, не вспоминать о трагедии, сделавшей единственного внука сиротой.
Они подавали документы вместе. Проходили медкомиссию тоже вдвоем. Друзья не разлей вода. Казалось, так будет всегда.
— Шансы у нас отличные, — говорил Тома и чуть свысока поглядывал на остальных мальчишек и девчонок, стайками перелетавших от кабинета к кабинету.
Открывая белую дверь под номером двадцать три, Божедар не ожидал подвоха. Мужчина в белом халате, шапочке и очках в тонкой оправе пригласил присесть и долго смотрел на монитор.
— Давно это у вас? — он указал на какие-то темные плоски на экране.
Божедар пожал плечами.
— Насколько я могу судить, это очень старая травма. По всей видимости, часть кости вот здесь, — врач обвел кружком мутное пятно, — и здесь, заменены специальным материалом, который наращивал слои в соответствии с вашим взрослением.
Божедар снова пожал плечами — ничего такого он не помнил. Шрамы на теле воспринимал как данность, они были всегда.
— Да, уникальная технология, — задумчиво произнес врач и сдвинул шапочку на затылок, — но, к сожалению, это закрывает вам путь в летную академию.
Ему показалось, что он ослышался:
— Что? Что вы сказали?
— С вашими имплантами нельзя быть космолетчиком. Перегрузки, перепады давления… Вы должны быть абсолютно здоровым человеком, чтобы отвечать за жизни и здоровье других, за доверенные вам грузы, технику и сами корабли. Знаете, сколько стоит один космический корабль?
— При чем тут это, — Божедару казалось, что небо упало на Землю, или его забодал соседский бык Буян. Поддел рогами, покатал по земле, прошелся копытами. Ощущения, наверное, немногим отличались бы.
— Абсолютное здоровье, — терпеливо повторил врач, и Божедар впервые обратил внимание, какие неприятные у него глаза: серые с коричневыми пятнами. И бородка. Маленькая, мерзкая, пегая козлиная бородка. Посланец из ада, ни дать ни взять.
— Я здоров! У меня ничего не болит!
Он повторял это снова и снова, даже когда Тома вел его домой. Божедар не слышал ни слов утешения, ни причитаний бабки, ни окриков деда. Ему казалось, что он умер и находится в странном вакууме, где нет света, где звуки превращаются в неясный шум.
Наверное, он бы долго приходил в себя. Возможно, хороший психолог сделал бы выздоровление почти полным, и мысль о звездах и дальнем космосе со временем бы перестала причинять боль. Но у него был дед, который считал, что мужчинам не пристало так демонстративно страдать.
— За что! — Божедар заорал и попытался выбраться из бочки с дождевой водой.
Дед макнул его еще пару раз.
— Довольно, или еще?
Божедар хватал ртом воздух, успев нахлебаться отдающей краской воды. Себя стало жалко, и он, вцепившись за края бочки, тихонечко завыл.
— Ну что ты как баба, — проворчал дед и окунул его голову в воду. — Хватит ныть-то. Жизнь не кончилась.
— Я ничего не хочу, — отрешенно произнес Божедар.
— А я хочу, — сказал дед жестко. — Хочу, чтобы в старости обо мне позаботились, чтобы жить со своей старухой в доме, а не в богадельне. Звезды звездами, но иногда нужно и что-то ближе них видеть. Так что с завтрашнего дня пойдешь лаборантом в НИИ экспериментальной ботаники. Я договорился.
Сначала работа не нравилась. Обязанности тяготили и казались нудными. Недели шли за неделями, и он постепенно втягивался и стал находить особое, почти извращенное удовольствие, наблюдая за ростом культур в чашках Петри или за цветом реагента в пробирке. Вокруг была странная, непонятная и оттого притягательная жизнь.
Тома благополучно поступил. Первое время прятался и не выходил на связь, но звонил то деду, то бабке, то засылал мать узнать, как дела у приятеля. Беспокоился.
— Ну что ты, в самом деле, — Божедар связался сам, — ты же не виноват.
— Я себя слишком неловко чувствую, как будто предал тебя.
— Глупый, было бы хуже, если бы ты предал мечту. Просто так получилось. Никто не знал…
Дед-то, конечно, был в курсе, но спрашивать, почему не рассказал, Божедар не стал. Догадался и так.
— Не обижаешься?
— Это на судьбу надо дуться. Не находишь, что это глупейшее занятие? Лучше расскажи, как у тебя дела.
Звезды продолжали манить. После трудового дня Божедар все так же поднимался на крышу, ложился на спину и смотрел вверх. Иногда звонил другу, слушал и не слышал его голос, неохотно рассказывал о себе:
— Да у меня все так же, о чем говорить?
А потом в один прекрасный миг вдруг понял: все, пора отпустить мечту. Тома как раз, захлебываясь от восторга, трещал о первой практике на симуляторе.
— Ты не представляешь, насколько это здорово! Нас привели в точную копию капитанской рубки легкого крейсера PJ-1A класса, а там приборы, мониторы, на которые можно вывести что хочешь — хоть карту звездного неба, хоть параметры реактора или содержания кислорода в воздухе любого помещения. Все, вот просто все! Представляешь?
Божедар представил и сел. Простая мысль, которая до сих пор не приходила в голову, поразила не хуже рождения сверхновой: жизнь проходит в бесплодных мечтах и сожалениях о невозможном. Вон Тома гордится и немного рисуется — катер, крейсер, тип, категория, модификация. Потом пойдет астронавигация и прочие тонкие науки, и между ними разверзнется пропасть. Пойти в астрофизики или радиоастрономы, как хотел когда-то? Слушать музыку Вселенной, сидя сиднем на Земле, вот уж не надо! Чего-чего, а обрекать себя на сочувствие со стороны друга, а то и откровенную жалость, Божедар хотел меньше всего.
Он скомкано попрощался — зовут, мол, чай пить. Созвонимся. Дал отбой, но еще долго сидел, обняв колени, и думал, пока за ним не пришел дед.