Тяжелые размышления заставляли Мороза хмуриться. Он не хотел видеть невесту не меньше, чем она его. Раздраженный он небрежно отбросил в сторону льдину, поднялся из-за стола и вышел на улицу. Против моих ожиданий портрет не разбился от удара об стол, только жалобно звякнул и вновь затвердел. Я обогнула стол и взглянула на лицо Любомиры. У зеркала в моей квартире она выглядела довольной. Какой бы эгоисткой не была, но поставленных целей добиваться умела любой ценой.
"Исправь то, что посчитаешь нужным". Слова Пустошей всплыли в памяти сами собой. Я склонилась над портретом и вдруг вспомнила и другую фразу: "Никто не сможет поменять местами две жизни без моего ведома". Большего не требовалось. Сложить один плюс один не такая уж и трудная задача.
- Это не Любомира, - вслух проговорила я с улыбкой, склонилась ниже, чуть помедлила, раздумывая, что именно хочу изобразить, и принялась осторожно царапать ногтем на портрете. Когда я закончила, в волосах девушки на портрете появилась заколка в виде странноватой на вид белки, а на шее подвеска в виде кошки. Кошка мне удалась чуть лучше.
- Все, - кивнула я, налюбовавшись на свою судьбоносную самодеятельность.
Ответом мне стало ласковое дуновение теплого ветра и новый прыжок прямо в объятия Мороза.
- Отправь ее домой. Прошу, - вновь услышала я. - Верни ей ее жизнь...
- А какой он, этот портрет твоей будущей жены? - тихо спросила я с улыбкой. Конечно, ответ мне не требовался, всего лишь хотела задать его мыслям нужное направление. И не прогадала. О том, что на портрете изображена именно я, а не Любомира он узнал, как только Рататоск забралась на мою макушку, а кошка попыталась взять штурмом подол.
Серые глаза потемнели. Он не хотел, чтоб я узнала, отчаянно этого не хотел.
- Почему? - я завороженно наблюдала за сменой эмоций в его душе.
Потому что я хотела домой, в свой мир и в свое время, где у меня была своя жизнь, из которой никто не имел права меня вытаскивать обманом.
- Никогда больше не пытайся принимать решения за меня. Плохая привычка, - я осторожно коснулась кончиком указательного пальца его губ. - Хорошо?
Мороз едва заметно кивнул.
5
- Ох, **ть, вашу... Вот это я понимаю адреналин! - эмоционально и довольно громко вещала Рататоск, вцепившись всеми четырьмя лапами в спину вожака упряжки. Пушистый беличий хвост торчал дыбом и то и дело подрагивал от дикой скачки и напряжения. Олени моего мужа, как оказалось, могли вполне шустро мчаться по воздуху, а не тащиться клячами по земле, но скорость бывала лишь в тех случаях, когда Мороз торопился. И сейчас был именно тот случай. Мой донельзя счастливый муж спешил домой. Тулпар доставил нас прямо до перехода сквозь горы, где подарил мне два волоса из гривы.
- Подожги, коли захочешь сбежать.
Я со смехом взяла волосы:
- Подожгу, если нам понадобится помощь.
Хитрый коняга одобрительно тряхнул головой, взмахнул крыльями и скрылся из виду за верхушками деревьев.
Тина вжалась в мою грудь и тихо, но впечатляюще скалилась на зад ближайшего к нам с ней оленя. В целом, они у нее с самого начала доверия не вызвали.
Сегодня расстояние от перехода до дома у реки мы преодолели буквально за десяток минут.
Мороз спрыгнул с саней, обогнул их, снял меня, поставил на землю и забрал из рук кошку. Он выглядел и счастливым, и смущенным одновременно. А еще, кажется, очень хотел что-то сказать. Или спросить. Покинув Пустоши, мы оба утратили возможность читать мысли. Я привычно совсем, а он только мои. Всю дорогу то и дело осторожно заглядывал мне в глаза, ничего не понимал, хмурился, заметно расстраивался. Очень ему хотелось услышать, что же там в моей голове такое происходит. И тогда, и теперь я ответила ласковой улыбкой, смутив его сильнее.
Муж помялся, помялся, потом резко встрепенулся, скинул кошку на снег, отчего та недовольно фыркнула, взял меня за обе руки и потянул за собой в дом. На кухне вытащил из шкафа знакомый портрет и отдал мне.
- Вот, - и опять смутился.
Короче говоря, жену он получил желанную, причем очень, но поскольку не рассчитывал на исполнение заветной мечты, как себя теперь с этой мечтой вести, понятия не имел. Выглядело это чертовски мило и забавно. Очень хотелось его поцеловать, только не успелось. Мой Мороз промямлил что-то про упряжку, особенных оленей, которых несмотря на особенность распрягать и кормить все равно иногда надо и сорвался с места. Это выглядело еще более очаровательно, настолько, что я прониклась нежностью и твердо решила для себя не целовать его больше первой. Бесстрашие бесстрашием, а растянуть удовольствие и поохотиться всегда приятнее, нежели добиться всего легко и сразу.
Вот такие отношения и сложились у нас на ближайшие две недели, пока у меня терпение не закончилось. Джентльмен оказался тот еще. Мы разговаривали, смеялись, обсуждали оба мира, словно давние друзья. При этом так называемый муж явно и почти отчаянно избегал всякого физического контакта. Как-то случайно пальцы мои рукой задел и заикаться начал, с мысли сбился.
Казалось, он жаждет узнать обо мне все. О моей прошлой жизни, о моем мире и времени, при этом с готовностью рассказывал о себе, о своем детстве и юности. Перезнакомил почти со всей своей семьей. Это было что-то вроде официальной необходимости. Многие братья уже были женаты и счастливы в браке. Визиты вежливости заняли полдня. Странная оказалась родня, нелюдимая и молчаливая. Заходили в дом, приветствовали, представлялись, спрашивали есть ли беды, и, услышав отрицательный ответ, удалялись. Впрочем, я тоже особого стремления к общению с кем-либо, кроме Мороза, не имела.
Так и проводили мы вместе дни напролет, а ночи... Ночами я спала одна в его большой кровати. В первый же вечер правила установил. Накормил меня и отправил в комнату, а сам в компании Тины и Рататоска устроился на кухне. И ведь я постоянно ловила на себе взгляды полные желания. Мучил сам себя по непонятным лично мне причинам.
Первые семь - восемь вечеров смотреть в расстроенные, упрямые серые глаза, уходя в комнату, было забавно, потом такое поведение начало вызывать вопросы, а к концу второй недели почувствовала раздражение.
- Слушай, - Рататоск вытянулась на подушке рядом со мной и тоже уставилась в потолок. - Ты, конечно, извини, но не тянете вы на семейную пару. Ты знала, что он комнату барьером окружил, чтоб не слышать, что ты тут говоришь или делаешь?
- Нет, не знала, - недовольно пробормотала я.
- Может, ты это, - белка посвистела. - Ну это... Того самого. Сама?
Я тяжело вздохнула.
- Не хочу сама.
- Ты не подумай чего плохого, - Рататоск закинула передние лапы за голову и потянулась. - Как женщина я тебя понимаю! Но он, походу, сам-то не придет.
Я приподнялась на локте и взглянула в черные глаза-пуговки.
- Думаешь, не придет?
Белка отрицательно покачала головой.
- Думаю, да. Хотя странно, его же там, на лавке плющит прям. Давеча попить ходила. Он аж подпрыгнул, видать, думал ты выходишь.
- Не спал?
- Неа.
Я упала обратно на подушку и задумалась. Решение пришло быстро. Я вновь подскочила.
- Слушай, а поспишь на кухне?
Рататоск недовольно забурчала:
- Вот так и знала, что моя доброта мне боком выйдет. Подушку я забираю!
- Не вопрос, - заулыбалась я, подхватила собеседницу вместе с подушкой и направилась забирать мужа в кровать.
Стоило мне открыть дверь, как Мороз действительно подпрыгнул, вскочил с лавки и выжидающе замер по стойке смирно. Сна ни в одном глазу. Пока опомниться не успел, уложила Рататоск на его место, уперлась двумя руками в мужскую спину и потолкала в комнату. Мне буквально десяток сантиметров оставался до победы. Втолкнула бы и дверь захлопнула, а там еще что-нибудь сообразила бы. Но нет! Мороз опомнился и оказал сопротивление. Встал как вкопанный и не шевелится, подлец жилистый. Мог бы и поддаться приличия ради! Я и так его, и эдак толкала - не входит в проем, и все тут. У меня уже даже болельщики появились.