О чем или о ком шла речь, отец Мадельгер так и не понял, впрочем, следующий короткий жест Сьера относился именно к нему:
– За мной.
…По женской половине замка всполошно метались служанки. Кто-то нес охапку пожженных тканей, кто-то волочил тяжелые кадки, кто-то тащил ведра, наполненные пеплом. Одна из девушек, несущих воду, промчалась мимо монаха, наполненная кадка угрожающе заколыхалась, чудом не выплеснув часть своего содержимого на подол его рясы, и разноглазый пугливо дернулся в сторону.
– Что случилось?! – Лорд Сьер клещом вцепился в руку пробегающей мимо служанки, несущей на металлическом совке пылающие жаром головешки.
Девушка испуганно ойкнула и, чудом ничего не рассыпав, присела в неуклюжем книксене:
– Госпожа…
– Что с ней?!
– Она… Она опять… – глухо всхлипнула служанка.
Лицо Адельмара залила неестественная бледность, и мужчина не разбирая дороги рванулся куда-то вперед. Снующие горничные словно и не заметили происшествия: даже та служанка, руку которой выпустил лорд, не поспешила за ним, а побежала куда-то по своим делам.
Отец Мадельгер перевел дух. Кажется, про него забыли.
И в это время тишину распорол женский крик. Истошный, рвущийся из глубины души, он донесся откуда-то из глубины коридора, оттуда, куда убежал встревоженный хозяин замка…
Монах окончательно понял, что здесь ему делать нечего. Резко развернулся и… нос к носу столкнулся с молчаливо следовавшим за хозяином мажордомом.
– Вам туда, отче. – На лице слуги не дрогнул ни один мускул.
– Вы… Ты что-то перепутал, сын мой, – ласково начал разноглазый, не обращая внимания на то, что мажордом всего на несколько лет его младше. – Посланцы Единого не принимают родов и…
– Вам туда, отче.
– Но…
Странно все это, очень странно. Чересчур молодой мажордом, умудряющийся как-то, несмотря на свой юный возраст, хранить ледяное спокойствие, чересчур нервный правитель, чересчур испуганные слуги…
– Вам туда, отче.
Монах резко, по-гвардейски, развернулся на пятках, и напряги мадоржом слух, он бы услышал что-то вроде проклятья…
Идти по коридору пришлось недалеко – благо, дорогу отцу Мадельгеру показывал все тот же мажордом. Пришлось подняться на второй этаж, завернуть за угол… И остановиться перед тяжелой металлической дверью, казавшейся совершенно инородной в этом месте. Соседние двери были сделаны из дорогого мореного дуба, украшены резьбой и золочением, некоторые закрывались плотными шелковыми драпри… Эта же створка была склепана из отдельных пластин и установлена явственно наспех. Всю ее покрывал нагар, кое-где виднелись потеки застывшего металла, грубо сделанные окошки внизу и вверху двери служили для наблюдения за… За чем? Что скрывалось в сердце замка?
Сейчас дверь была приоткрыта, изнутри комнаты слышались взволнованные голоса и тянуло запахом гари.
– Вам туда, отче, – флегматично повторил мажордом.
Бродячий монах вздохнул, что-то пробормотал сквозь зубы – слуга предположил, что это была краткая молитва, – и решительно шагнул вперед.
… Когда-то это была небольшая дамская приемная – на стенах еще виднелись обугленные остатки дорогих тканей, в дальнем углу дымились обломки туалетного столика, на полу чадил скатанный в тугой рулон дорогой ковер, усыпанный угольками, а в центре, в переливающемся синевой пентакле лежала без движения девушка в свободной рубахе из каменного льна…
Монах опустил взгляд на нарисованные на каменном полу знаки, созданные водной магией, и поспешно отвел взор – у него мгновенно заломило в висках.
Впрочем, все равно оставались вопросы. Конечно, нет сомнения, что пентакль начерчен только потому, что того требует необходимость. Но с другой стороны, магия? Здесь? В самом сердце Ругеи? Впрочем, сказать что бы то ни было по этому поводу отец Мадельгер не успел: отчаянный крик, подобный тому, что раздавался раньше, сорвался с губ девушки: лицо ее исказилось болью, тело выгнулось дугой, так что сейчас она касалась пола лишь пятками и затылком, а от тела пошла нестерпимая волна жара – даже водный пентакль не мог удержать того, что скрывалось в его сердце…
– Селинт!!!
Нзнакомка не услышала отчаянного крика Адельмара. Поселившаяся в ней саламандра стремилась вырваться наружу, она жгла тело, не способное долго держать в себе огненного духа, она уничтожала все на своем пути…
– Селинт!!! – Мужчина рванулся вперед, он уже не думал ни о чем.
– Она не слышит вас, милорд. – Ровный голос мажорджома подействовал не хуже холодного душа.
Дворянин замер, чудом не пройдя линий пентакля, не разорвав магический круг, медленно опустил голову.
– Можешь идти, Бертвальд.
– Как угодно, милорд…
Если бы мажордом не ответил, отец Мадельгер и не догадался бы, что тот исполнил приказ, – слишком уж тихими были его шаги.
Лорд-манор стоял, грызя губу и не отрывая напряженного взгляда от извивающейся в пароксизмах боли девушки. На бледном лице мужчины выступил пот…
Девушка медленно опустилась на пол, расслабилась, словно растеклась по камню…
Лишь тогда Адельмар решился отвести от нее взгляд.
– Отец Мадельгер, я понимаю, здесь немного странная обстановка, но поймите меня, у меня не было выхода. Как бы то ни было, я надеюсь, что вы изгоните саламандру, и тогда мы сможем решить вопрос относительно пентакля. Я надеюсь, Храм пойдет навстречу, и изгнание…
– Нет.
В первый момент Адельмар не понял:
– Что вы сказали, отче?
Монах заговорил, отводя глаза и пытаясь спрятать чувства за кривой улыбкой:
– Я понимаю, зачем вы… зачем ты позвал меня, сын мой, но помочь в твоей беде не могу. – Он словно и не обратил внимания на слова о пентакле.
– Почему?!
– Я… Я не могу…
– Что за чушь вы несете, отец?! Вы же посланник Единого! Вы же его посланник, верно?! Настоящий посланник, я имею в виду! Я почувствовал ваш Знак! Вы… посланник Единого! Вы можете изгонять саламандр и…
– Я не могу! – взорвался разноглазый. – Я не умею! Я… Меня приняли в лоно Храма совсем недавно и…
– Но вас учат этому сразу! И ваш Знак…
– Я не умею! Поймите… Пойми, сын мой, я еще не рукоположен на столь важное дело и потому не могу…
– Вы должны, отец! – Адельмар и сам не понял, когда он вцепился в ворот рясы бродяги. – Это ваша обязанность! Вы были в Дертонге, вас должны были учить этому!
Монах судорожно одернул рукав, скрывая видневшуюся на левом запястье крохотную метку Единого:
– Я был там ребенком! Я не умею! Я не могу ничем помочь вам… помочь тебе, сын мой! Не могу, понимаешь, не могу!
– Или «не хочу», – зло выдохнул Адельмар.
– Не могу. Не умею.
Лорд Сьер замер, словно только что понял, что он поднял руку на посланника Единого, медленно разжал кулаки, отступил на шаг…
– Простите меня, отче, – хрипло выдохнул он.
– Ничего, сын мой, – выдавил слащавую улыбочку монах. Вышло это с большим трудом. – Я все понимаю. И Единый простит тебе эту нагло… Эту страсть. Он видит, что сердце твое в смятении… Я могу идти?!
И, пожалуй, именно этот вопрос и решил все.
– Конечно, отче, простите мне вспыльчивость мою… Может, легкий обед сможет загладить мою вину?
– Ничего страшного, ниче… Обед?! О, конечно, сын мой, с превеликим удовольствием!..
…Дико болела голова. Во рту пересохло, на языке чувствовался противный привкус металла, а в ушах звенело.
Мадельгер медленно открыл глаза. Это ж надо так вчера напиться! Если Росперт узнает – насмешек не оберешься. Конечно, он же у нас самый лучший – и пьет, не пьянея, и фехтует, как Тот, Кто Всегда Рядом, и вообще…
Где-то высоко виднелся каменный потолок, покрытый пятнами копоти. Странно, вроде бы ни в одном кабаке уже давно по-черному не топят, это же, в конце концов, не север Дертонга. Откуда здесь сажа?
Мужчина поморщился от острой вспышки боли и, решив, что думать он будет потом, когда полегчает, медленно повернул голову…
Похмелье как рукой сняло. Даже головная боль, что гнездилась в висках, показалась маленькой, легкой и несущественной по сравнению с тем, где он сейчас находился, – потому что рядом с ним, в искусно вырисованной водяной магией пентаграмме лежала уже виденная ранее девица в рубахе из каменного льна.