"Да, шутка пришлась ей не в бровь, а в глаз!" - подумал Гейб. - И напомнила о худших сутках в ее жизни!".
- Вот только, - продолжал Эрик, - почему я до шести лет жил у приемных родителей? - он подбросил в костер еще хвороста. - Они тогда в гостиной как раз об этом говорили. Жаль - я тогда мало что смыслил... Припоминаю только, как приемная мать спросила маму: "Где же вы были до сих пор?", а мама ответила: "Там, куда можете попасть вы за незаконное усыновление!". Черт побери! Она что, имела в виду тюрьму?!
- Скорее всего, - коротко ответил Гейб, доставая из рюкзака спальный мешок.
Какое-то время оба молчали. Где-то в пещере капала вода и снаружи пролетел вертолет.
- Но что она сделала? - недоумевал Эрик. - Эх, жаль, что мама, похоже, так ничего мне и не расскажет. Если бы я знал...
- Что-то устал я, - Гейб потянулся и залез в свой спальник. - Возраст уже не тот, чтобы в такие переделки попадать... Костер не забудь погасить, когда тоже спать захочешь.
Он был недоволен тем, что так неуклюже скомкал разговор, уходя от неудобного вопроса. Даже дурачок догадался бы, что спасатель просто не хочет отвечать. А Эрик далеко не дурачок. Конечно, его отец был выродком, но обладал недюжинным умом, если столько лет вставлял фитиль всем государственным службам. И мать тоже умна, хитра и изобретательна. И их сын неглуп и все понял. Но Гейбу не хотелось рассказывать парню такую правду. Как Эрик перенесет рассказ о том, как его родители ограбили казначейский самолет, Кристель заманила Френка под пули и как потом Куолен обошелся с ней и бросил умирать в снегу... Эрик хочет думать о родителях только хорошо, и лучше если правду он узнает от Кристель; может, она, если выберется из этой переделки, наберется мужества для откровенного разговора с Эриком. Но это возможно только если у этой авантюристки остались еще хоть какие-то понятия о совести и чести...
Эрик погасил костер и тоже достал спальный мешок. Застегнув "молнию", стажер долго лежал без сна. Еще года три назад он взорвался бы от ярости, узнав, что мать что-то от него скрывает, и назвал бы ее лгуньей, лицемеркой. Сейчас подростковая категоричность осталась позади и Эрик пытался понять, почему мама так поступает. Он вспомнил, как она побледнела, увидев его в самолете; как она бросалась на бандита с автоматом возле утеса. Так львица дерется за своего львенка, даже когда силы неравны. И поэтому мама так оберегала его от своей второй жизни, которая могла стать для него опасной. Еще она, наверное, не хотела, чтобы сын презирал и стыдился ее. И предпочитала носить всю тяжесть этой жизни в себе. Как ей одиноко и тяжело!
Эрик надеялся, что сможет помочь матери и сказать, что не осуждает ее. Может, вдвоем они смогут выбраться из этой грязи и жить нормальной жизнью. Ведь он так любит маму!
*
Утром они вышли из пещеры и направились туда, где должна была находиться флеш-карта Родригеса. Это было далеко, но Гейб знал, как срезать путь и опередить бандитов.
*
Родригес матерился с нарастающим ожесточением, в который раз провалившись в сугроб почти по пояс. Он не имел опыта переходов по зимним горам. В Венгезии с ее тропическим климатом ему негде было научиться климату и сказывалась привычка к трем пачкам сигарет в день и слишком калорийной пище. Уже через час после выхода Эрнандо запыхался, замерз и окончательно вышел из себя. А эти янки чешут себе как ни в чем не бывало. Уроды. За что он им платил столько времени? Кейс они потеряли, акции у них стянули из-под носа, и этот тупица Монти ухитрился слететь с обрыва, так и не вытряхнув из Уокера, где тот прячет украденное. А больше всего Родригеса бесило воспоминание о журнальчике, подсунутом в папку вместо акций. Попался бы ему этот гаденыш, сынок этой бледной стервы, Кристель. Да и с ней Эрнандо очень хотел потолковать с глазу на глаз. Он бы ее поучил, как детей воспитывать. А может ей бы даже и понравилось. Родригес готов был спорить на миллион, что бабенка такая язвительная потому, что до сих пор не знала настоящего мужчину. У них мужики хуже баб стали. Уж Родригес бы ей показал небо в алмазах. Дома все девицы, которых он приглашал в свои апартаменты, были довольны и просили еще.
Эрнандо оценивающе оглядел узкую прямую спину и длинные ноги Кристель. Белая кожа, золотистые волосы, зеленые глаза - приятный контраст с девушками из Венгезии, крепко сбитыми смуглыми брюнетками с шершавой обветренной кожей. И он уже решил, что, как только флешка окажется у них в руках, перестреляет Гудвина и его головорезов, всех, кроме бабенки. Потом заставит Кристель вызвать вертолет и захватить его, как тогда. А на месте, в Канаде, он ее порадует...
Кристель чувствовала взгляд Родригеса и передергивалась от отвращения. Если бы не монитор, она уже пустила бы пулю в лоб ублюдку, раздевающему ее взглядом. И что-то он подозрительно молчит. Надо быть начеку. Если он пожелал сэкономить на оплате перевозки в Канаду, то сейчас, когда речь идет о миллиардах, может вообще спятить от жадности.
Кристель не особо беспокоила судьба ее доли денег. Главная ее цель - выбраться из переделки живой и здоровой и спасти сына. Кристель видела, что Эрик становится все больше похож на отца, а значит, унаследовал упорство, привычку не бросать незаконченное дело и способность искать альтернативные пути. А это значит, что вряд ли ее сын вернулся на базу. Скорее всего, петарду под ноги Монти бросил именно он. В одном из недавних писем Эрик рассказывал о том, какой фейерверк собирается устроить с Мариссой и Джозефом на Новый год и уже начал покупать пиротехнику в Монтрозе...
Алекс шел мрачный, избегая смотреть на запыхавшегося увальня Эрнандо. Это окончательно бы испортило ему настроение и без того гадкое. Он думал, что этой ночью снова смог преодолеть отчуждение Кристель и восстановить доверие между ними, возникшее в Ниагара-Фолс, когда она замерзала в своем одиночестве, которое уже не скрашивают телевизор, любимые фильмы и музыка. Алекс постарался дать Кристель тепло и внимание, по которым она истосковалась, это лучше привязывает, чем угрозы и шантаж. И еще, когда она открыла дверь на его звонок - такая же тонкая, большеглазая, в фартуке поверх джинсов и футболки, пахнущая корицей - Алекс понял, что в нем проснулись старые чувства, он истосковался по Кристель, но смог взять себя в руки и действовать по плану. Ему было трудно снова завоевать доверие женщины; как чудом избежавший капкана зверь, она все время была настороже и никому не доверяла.
Алекс вспомнил, как он обнаружил Кристель лежащей без сознания в незапертой квартире. Он испугался не только за успех дела, но и чисто по-человечески. Давая женщине лекарство, кутая ее в одеяло и смачивая горящее в жару лицо мокрым платком, Алекс больше всего хотел одного: пусть она откроет глаза, скажет, что ей уже лучше, улыбнется. Совместное Рождество Алекс вспоминал с растроганной улыбкой. Как была красива Кристель в "маленьком черном платье" и изящных туфельках! Как они танцевали под лирическую музыку, когда он обнимал ее, такую изящную и теплую под тонкой тканью платья. В самолете Алекс восхищался ее силой воли и отвагой, а когда она в последний момент развернула "джет" - еще и ее сообразительностью. А как бесстрашно она бросалась на защиту своего сына! Не каждый мужчина способен на такой шаг, как мать, отводящая беду от своих детей. И Алекса даже кольнула давно забытая совесть за то, как он пытался запугать Кристель, шантажировал ее жизнью ее сына... И когда вчера она умоляюще смотрела на него, прося пощадить Эрика, Алекс почувствовал себя мерзавцем не хуже Куолена. Он злился на удачливого соперника, на Кристель, мечтал отплатить ей болью за боль и днем, как садист, радовался, что вроде бы пробил броню Кристель. Но когда Крис тихо плакала у окна, вспоминая своего отца, и говорила, что кроме сына у нее никого не осталось, Алекс готов был возненавидеть себя. После колледжа они прожили вместе почти 4 года, и ни разу за это время Алекс не видел Кристель в слезах. Наверное, вчера на нее свалилось слишком много.