Такой большой дом – просто замечательное место для званых вечеров и танцев. Пари держу, что у них есть бальный зал, и зимний сад, и…
– Это всего лишь дом шерстяного барона в Илкли, а не курзал в Блэкпуле [3] , – сухо произнес Ноуэл, поднося к свету почти законченную модель моноплана, на котором Луи Блерио [4] перелетел через Ла-Манш. – А поскольку дядя Уолтер овдовел, вряд ли они там много занимаются танцами. Да и возраст у наших кузенов не совсем для этого подходящий, как мне кажется. Уильям только на год старше меня, а Гарри и Шарлотте четырнадцать и пятнадцать или пятнадцать и шестнадцать, не знаю точно.
– Па сказал, что Гарри шестнадцать, как тебе, а Шарлотта немного моложе Нины и немного старше меня, – сказала Роуз, обрадованная тем, что Ноуэл обуздал экзотические полеты фантазий Нины. – Только он называл ее не Шарлоттой, а Лотти.
Ноуэл положил моноплан на стол и откинул темно-рыжую прядь спутанных волос, упавшую ему на глаза.
– Значит, ма и па как-то общаются с Риммингтона-ми, иначе откуда бы па узнал, что Шарлотту называют Лотти?
Замечание было проницательное, но прозвучало совершенно безразлично. Ноуэл за несколько лет собрал немало сведений о родственниках и давно уже пришел к выводу, что все они мещане, настоящие филистеры. Обладая большим состоянием, ни дед Ноуэла по матери, ни дядя не покровительствовали искусствам. С точки зрения Ноуэла, это было непостижимое упущение. Впрочем, помолчав, Ноуэл спросил с нескрываемым любопытством:
– Па не говорил, интересуется ли Уильям искусством, настоящим или прикладным? Он мог бы поступить в технический колледж в Брэдфорде или в школу искусств в Лидсе.
Роуз сидела на кожаном пуфике. Она подтянула к нему ноги и обхватила руками колени, накрытые подолом платья.
– Па говорил, что никто из Риммингтонов не обладает художественными способностями. Он их назвал людьми физической активности. Один из наших двоюродных дедушек погиб в сражении с зулусами, а другой эмигрировал в Канаду и стал охотником-траппером. Я думаю, это значит, что Уильям станет военным, или исследователем, или кем-нибудь еще более замечательным.
Ноуэл пренебрежительно фыркнул, а Нина проговорила мечтательно:
– Мне кажется, офицеры выглядят очень красиво. А кузен Уильям красив? Он будет очень богатым, когда дедушка Риммингтон умрет.
– Ты что, забыла о дяде Уолтере? – сердито произнес Ноуэл и повернулся к Нине вместе со стулом, на котором сидел у стола. Ветерок занес лепесток «Фелисите Пармантье» в открытое окно, и тот опустился Ноуэлу на волосы. – Кузен Уильям не станет хозяином фабрики до тех пор, пока не умрет его отец, а этого, надеюсь, не случится еще долгие и долгие годы.
– Но все эти годы он будет наследником, – с ударением на последнем слове заявила практичная Нина. – А наследники всегда могут брать в долг сколько угодно денег.
Роуз ощутила вспышку раздражения. Почему Нина такая корыстная? Мама и отец совсем не такие, и Ноуэл, конечно, тоже.
– Ты слишком много думаешь о деньгах, – упрекнула она сестру, представив, насколько был бы огорчен отец, услышав рассуждения Нины. – А сейчас уже время пить какао, но ма ушла на женское собрание в церкви, и приготовить его должен кто-нибудь из нас. И это буду не я, потому что я это делала в прошлый раз, когда ма тоже уходила.
– Па тоже нет дома, – сказал Ноуэл, когда Нина неохотно поднялась с кресла. – Он сегодня вечером ведет занятия в институте механики. Значит, какао надо готовить на троих, и, по-жа-луй-ста, Нина, свари его на молоке, а не на воде. Если я чего не терплю, так это жидкого и водянистого какао.
Направляясь через комнату к двери, Нина испустила шумный страдальческий вздох.