— Я рисую... — наконец выдавил Хаста.
— Нет. Спрячь. Не делай больше так. Если кто-то увидит, тебя могут убить.
— Почему?!
— Подумают, что ты пытаешься забрать в колдовской оберег часть души.
— Ну что ты! Это мохначи могут так рассуждать, — удивившись, возразил Хаста. — На деле же ничего такого нет!
— Хоть бы и так, — Ширам покачал головой, и от этого движения змея на его лице ожила и задвигалась, — но здесь никто тебе не поверит. Спрячь.
Хаста нехотя повиновался. Его разрывали двойственные чувства. Чем больше вокруг становилось змееголовых, тем сильнее ему хотелось оказаться подальше от этого места. Но неуемное любопытство, с детских лет бывшее одной из главных его черт, толкало в бок: «Эй! Быть может, ты единственный житель Аратты, которому довелось своими глазами увидеть подобное! Во всяком случае, свободный житель...»
Он вспомнил рабов, которые еще недавно расчищали улицы заброшенного города и подклеты храмов и древних башен. Но еще перед советом вождей всех невольников древками копий выгнали за пределы запретного города. «Как бы их не вздумали по случаю праздника принести в жертву», — вспоминая сплетни, что ходили о накхах в Аратте, подумал Хаста.
Вскоре после заката Ширам, окруженный свитой, к которой присоединились шесть молодых женщин, прихрамывая, направился к вершине холма. Белый престольный камень, уже полностью освобожденный из земли, оказался со всех сторон покрыт затейливой резьбой в виде переплетающихся змей. Определенно это были не просто переплетения, и то, что случайный человек принял бы за украшения, наверняка было наполнено глубоким смыслом. В храме Хасту учили, что накхи не знали письма и переняли его у арьев, но, глядя на резной камень, он вдруг в этом усомнился.
Он сделал еще шаг вслед за саарсаном, но вдруг чья-то твердая рука остановила его — беззлобно, но непреклонно.
— Куда собрался, жрец? — услышал он знакомый неприветливый голос. — Тебе туда нельзя!
Хаста повернулся и вновь увидел Маргу.
— Почему? Я советник Ширама...
— Ты жрец Исвархи! — резко ответила накхини. — Саарсан оказал тебе незаслуженную честь, дозволив остаться так близко к престольному камню. Иди и встань вон туда, к ним!
Она махнула рукой в сторону шести женщин, которые остановились чуть ниже, не доходя до вершины холма пары десятков шагов.
— Если я жрец, так отведи меня к жрецам, — раздраженно ответил Хаста, которому изрядно надоело высокомерие приставленной к нему «няньки».
Марга удивленно взглянула на него, потом хмыкнула:
— У нас нет жрецов. Есть сестры Найи, но им сейчас точно не до тебя. А эти женщины — не абы кто, а жены саарсана.
— Не сказать, чтобы я был польщен, — проворчал Хаста, спускаясь по склону. — Одна радость: мы с ними не похожи...
Он обернулся и увидел, что Марга, не дослушав, сбегает куда-то вниз c холма.
Едва Хаста приблизился к женщинам, как одна из них, видимо старшая, схватила его за плечо и как ни в чем не бывало задвинула себе за спину. Он пробормотал приветствие, но ответа не дождался. Взгляды молодых накхини были устремлены к вершине холма. Хаста пожал плечами и принялся украдкой рассматривать жен своего друга.
Хотя их лица оставались нераскрашенными и в руках не было мечей и круглых щитов с острым шипом посередине, выглядели юные женщины весьма воинственно. Длинные кинжалы на украшенных серебряными накладками поясах ясно говорили, что при необходимости они успешно займут место в боевом строю. Хасте они показались куда более подходящими для битвы, чем для супружеского ложа. Он невольно вспомнил нежную ясноглазую Аюну, которую не раз видел в храме и при дворе. Да уж, после суровых накхини младшая дочь Ардвана представлялась и впрямь птичкой иной породы. Неудивительно, что Ширам так себя повел тогда, во дворце!
«Впрочем, они были бы недурны собой, если б хоть изредка улыбались, — справедливости ради признал Хаста. — Но вот это общее для всех накхов ощущение от их взгляда — либо „я хочу тебя убить“, либо „я не хочу тебя убить“... Провести ночь с такой, пожалуй, подобно поединку!»
Между тем тьма вокруг холма почти рассеялась — так много костров и факелов озаряло место действа. Оттуда, где стоял Хаста, была видна лишь спина Ширама, преклонившего колени перед белым камнем и мерно кивающего, точно разговаривающего со священным престолом.
«А что, если для совершения ритуала им нужно омыть трон кровью ария? — посетила вдруг Хасту правдоподобная мысль. — А что? Из-за арьев престол ушел в небытие — теперь же, когда он возвращается...»
Жрецу очень живо представилось, как его волокут на вершину и одним умелым взмахом топора под торжествующие вопли толпы отсекают голову.
«Надо бы Шираму напомнить, что я не арий, а то мало ли... Может, для прочих и разницы-то особой нет?»
Он сделал шаг в сторону, чтобы выбрать место, откуда ему было бы лучше видно, как вдруг огонь ближнего факела выхватил из темноты ветви растущего на склоне невысокого кустарника. Хаста глянул и тут же распрощался с желанием шевелиться. Ветви куста — и этого, и прочих — были увешаны змеями. Те не двигались, лишь слегка покачивались в ожидании, глядя на белеющий на вершине холма каменный престол.
«Да тут же сотни змей! — в ужасе осознал Хаста. — Они повсюду!»
И тут он услышал шипение до того жуткое, что у него едва не подогнулись колени. Хаста затравленно оглянулся. Жены Ширама, почтительно склонив голову, глядели в ту сторону, где в прежние времена стояли львиные ворота. В колеблющемся свете факелов Хаста увидел, как оттуда к бывшей рыночной площади ползет — вернее, плывет по воздуху, — блестя серебристой чешуей в лунном свете, огромная змея.
Хаста как завороженный уставился на серебристую змеиную морду, которая неумолимо приближалась к холму. Через миг он усмехнулся, подавляя в душе стыд.
«Дружище, ты совсем рехнулся от страха перед накхами, — укоризненно сказал он себе. — Или ты никогда не видел, как господь Исварха на солнцеворот убивает Первородного Змея? Или сам не был однажды этим змеем — вернее, плясуном, который прятался внутри него?»
Голова змеи — серебристая, с распахнутой пастью и острым клыками — была надета на голову женщины в черном, видимо верховной жрицы Матери Найи. Следом, положив ей на плечи руки, следовали другие женщины. На их спинах сверкала металлическая чешуя. Они-то и издавали так напугавшее Хасту шипение. Однако когда он прислушался, то разобрал в этом шипении однообразные, повторяющиеся слова почти нечеловеческого песнопения.
«Огромная змея поет песню, что такого необычного? — мысленно сказал себе Хаста. — Вот если бы ее подхватили все прочие змеи, висящие тут повсюду на кустах, пожалуй, стоило бы насторожиться...»
«Змея», извиваясь, переползла через площадь и начала подъем к развалинам храма. Ширам поднялся и сделал несколько шагов навстречу ей. Все присутствующие, не исключая женщин, подхватили ее песнь, бряцая оружием и колотя по щитам клинками. Хаста без слов запел вместе с ними, понятия не имея, о чем шипит Мать-Змея, но опасаясь, как бы молчанием не нажить себе смертельных врагов. Конечно, ему, жрецу Исвархи, такое потворство змеепоклонникам было, мягко говоря, не к лицу. «Однако, — тут же подумал он, — Исварха и праведным, и ослушникам дарит свое тепло. И конечно же, Господь видит, что помыслы мои чисты».
Хаста поднял глаза к нему и уставился на диск полной луны.
«Ну, я надеюсь, что видит...»
Между тем плывущая по воздуху змея и Ширам встретились перед каменным троном. Саарсан наклонил голову. Мать-Змея ответила на приветственный жест. На миг Хасте почудилось, что голова его друга оказалась в ее пасти. Но, приглядевшись, он понял, что они обнимают друг друга за плечи, соприкасаясь лицами, словно в поцелуе. Так они стояли молча, не двигаясь, пока змеиный хвост все плотнее, уже в три ряда, обвивал новопровозглашенного владыку Накхарана.
«Что они там делают?» — пытался разглядеть Хаста. Ширам уже почти целиком исчез в змеиных кольцах. И вдруг в руках жрицы — вернее, в пасти огромной змеи — блеснули два длинных острых клинка. Точь-в-точь ядовитые клыки!