Это поможет отвлечься, забыть, хотя бы на короткое время, о пакостной привычке... А о чем хорошем может думать солдат на войне?.. Все правильно. О доме...
Только воспоминаниям не суждено было развернуться в полной мере – справа, за стеной, послышались шаги. Рука непроизвольно потянулась к автомату, а слух, как бы работая в автономном режиме, привычно идентифицировал – один человек. Походка уверенная, шаг твердый, размеренный – видимо, знает, что никого здесь нет, не опасается нарваться на пулю. Или просто не боится никого...
Вспотевшая ладонь никак не могла ухватить выскальзывающее цевье оружия, а шаги приближались, становились все громче и громче. Неизвестный был уже практически рядом, а проклятый автомат, как живой, уворачивался от ставших вдруг влажными пальцев. И в тот момент, когда из его горла готов был уже вырваться крик отчаяния, из-за угла разрушенного дома вышел его взводный, старший лейтенант Марков. Командир...
Он радостно рванулся было ему навстречу, но что-то вязкое крепко держало ноги. Опустив глаза, увидел ноги – они почти по колени погрузились в густую, желеобразную грязь, появившуюся неизвестно откуда. Попробовал вытащить сначала одну ногу, потом вторую... Бесполезно. Ничего не получалось. Грязь держала свою добычу с напором и силой медвежьего капкана.
А взводный в это время проходил мимо, не обращая на него внимания, глядя прямо перед собой и, как на параде, печатая шаг. И одет он был как-то непривычно... На нем были не истрепанные и изодранные в городских боях тряпки непонятного цвета, какими щеголяла практически вся бригада, а новенький, с иголочки, идеально подогнанный камуфляж. Берцы начищены до зеркального блеска, солнышко весело играет орденами и медалями. Нет ни оружия, ни броника, ни "разгрузки", а вместо ставшей уже привычной "сферы" – яркое пятно берета, лихо сдвинутого к правому уху.
– Командир! – громко заорал он уже в спину взводного. Тот четко, как на плацу, на два счета, развернулся через левое плечо. Звякнули медали. Холодные до полной безжизненности глаза были устремлены куда-то поверх головы бойца.
– А-а, Скопа... – и голос тоже холодный, аж мороз по коже. – Ты что здесь делаешь?
Он не нашелся, что ответить. Зачем-то указал на свои увязшие ноги и жалобно проблеял:
– Вот...
– Ерунда! – все так же глядя в пространство, заявил Командир. – Ты мне лучше скажи, Машу нигде не видел?
– Н-нет!
– Ладно... – Запустив большие пальцы за ремень, взводный одним коротким отработанным движением согнал складки заправленной в брюки куртки за спину. – Пойду, поищу...
Командир вновь развернулся. Хрустнуло под каблуками берцов кирпично-бетонное крошево.
– Подожди, Командир! – истошно заорал он в удаляющуюся трапециевидную спину. – Я с тобой!
– Оставайся здесь, Скопа. – Взводный даже головы не повернул. – Тебе с нами нельзя...
– Почему? – Он готов был заплакать от отчаяния. Страшно оставаться одному в чужом и враждебном городе. Даже с оружием...
Командир не отвечал... Прямая спина удалялась, затихали шаги. В последнюю очередь среди развалин исчез огонек берета. Он опять остался один на один с подлючей грязью, которая категорически не желала отпускать свою добычу.
Неожиданно с той стороны, в которую ушел Командир, ударила отдаленная автоматная очередь длинной ровной строкой. Потом еще одна. Точно такая же, как и первая.
Он задергался, забился на месте, как муха в паутине, – там убивали Командира! Еще одна длинная очередь. Собрав в кулак все свои силы, он полностью вложил их в один мощный рывок. Что-то хрустнуло, треснуло, и Скопцов оказался на полу собственной квартиры. Ноги замотаны перекрученной простыней, лицо влажное от слез... Над головой опять длинно протарахтел телефон.