– Это не жизнь, а какая‑то гонка, – резонно заметила врач.
– Всю свою жизнь мое тело обладало определенным физическим потенциалом. Я знал, на что оно способно. – Найтхаук старался, чтобы его ноги не отставали от беговой дорожки. – Но последние несколько лет – я говорю о тех годах, что предшествовали Глубокому сну, – я наблюдал, как слабеет мое тело. И теперь хочу вернуть ему прежние кондиции.
– Вам шестьдесят два года. Вы же не намерены вновь охотиться за головами?
– Я даже не собираюсь брать в руки оружие, если, конечно, меня к этому не вынудят.
– Тогда я не понимаю…
– Я хочу знать свои возможности, на случай, если придется стрелять.
– Тогда вам надо практиковаться в тире, а не на беговой дорожке.
– Раньше я также мог пройти не одну милю. Возможно, мне больше не придется далеко ходить, но я не хочу отказываться от того, что умел, только потому, что прекрасно обойдусь и без этого. Зачем читать? Многие никогда не открывали книгу, а ничего, живут. Зачем слушать музыку? Она не удлиняет жизнь. – Он помолчал, а пот продолжал градом катиться с лица. – Я хочу стать прежним Джефферсоном Найтхауком. Роль худосочного карлика, притворяющегося, будто он – Джефферсон Найтхаук, меня не устраивает. Надеюсь, идею вы поняли?
– Разумеется, – кивнула врач. – Непонятно мне другое. Почему нельзя стать Джефферсоном Найтхауком, осторожно увеличивая нагрузку, шаг за шагом продвигаясь к поставленной цели, без риска причинить себе непоправимый вред. А так вы можете просто загнать себя.
– Потому что меня восхищает совершенство.
– А оно тут при чем? – В голосе врача слышалось недоумение.
– Давайте вернемся к тому времени, когда меня звали Вдоводелом. Я же был не просто опытным охотником за головами. И меня уважали не потому, что я просто ловко управлялся с оружием. Я был лучшим. Все свои навыки я отточил до совершенства. Такой уж у меня характер, и на меньшее я не согласен. Если шестидесятидвухлетний Джефферсон Найтхаук на что‑то способен, он это обязательно сделает.
– Я стараюсь вам в этом помочь. Он покачал головой:
– Вы стараетесь помочь мне стать относительно здоровым стариком. Я же пытаюсь стать Джефферсоном Найтхауком. – Дыхание у него участилось. – А Джефферсон Найтхаук не любит постепенности. Ему нужно все и сразу.
– Возможно, он не любит постепенности, но у него краснеет лицо, поднимается кровяное давление и он устает. – Врач протянула руку к пульту управления. – Позвольте мне выключить беговую дорожку.
– Не смейте, – таким голосом Найтхаук убеждал не одного преступника, что бросить оружие – для него наилучший вариант.
– Как скажете. – Врач поднялась, направилась к двери. Если я не услышу, что вы упали, вернусь через пять минут.
– Через десять, – догнали ее слова Найтхаука.
– Я думал, вы собираетесь выращивать цветы, – сказал Киношита, входя в палату Найтхаука.
– Собираюсь.
– Тогда зачем вы поднимаете гантели?
Найтхаук позволил себе улыбнуться.
– А вдруг придется выдирать сорняк с глубокими корнями.
Киношита взглянул на гантели:
– И сколько в них сейчас?
– По сорок фунтов в каждой.
– Так это много!
– Мало.
– Но ведь вы только месяц как проснулись. Первые три недели вас лечили от эплазии, вам уже сделали первую пластическую операцию. Так что я бы удивился, узнав, что вы поднимаете каждой рукой по пять фунтов. А сорок – это просто фантастика.