Так что я бы удивился, узнав, что вы поднимаете каждой рукой по пять фунтов. А сорок – это просто фантастика.
– Последнюю пластическую операцию мне должны сделать через пять недель. Я хочу покинуть больницу в этот же день. Так что надо набирать форму.
– Для того, чтобы ходить, или для того, чтобы убивать?
– Какая разница.
Киношита сел, заулыбался.
– Что вас так позабавило? – пожелал знать Найтхаук.
– Вы знаете, почему я пришел? – спросил Киношита.
– Понятия не имею.
– Доктора опасаются, что вы загоните себя, что ваш организм, которому и так досталось, не сможет выдержать таких нагрузок.
– И вас это позабавило, так? – Найтхаук продолжал поднимать и опускать гантели. – Мои клоны ничего не говорили по поводу вашего чувства юмора?
– Меня забавляет другое. Они же попросили меня переговорить с вами. У вас нет семьи, нет близких друзей, нет даже знакомых, а я по крайней мере общался с вашими клонами. – Он хохотнул. – Тот, кто их знал, не стал бы и пытаться просить вас изменить уже принятое решение.
– И вы не станете?
– Послушайте, вы же для меня – идеал. А ваше желание – закон.
– Тогда почему вы согласились прийти?
– Если бы не пришел я, они послали бы кого‑то еще. Человека, который мог и не знать, что с Вдоводелом не спорят. – Широкая улыбка. – В больнице и так достаточно пациентов. Еще один им ни к чему.
– А вы умнее, чем я думал.
– Благодарю.
– Не уверен, что это комплимент.
Киношита одобрительно смотрел на Найтхаука, который стоял перед зеркалом, изучая свое лицо. Кости еще выступали в тех местах, где хирурги уже убрали омертвевшие ткани и кожу, но не заменили новыми. В остальном же лицо выглядело достаточно здоровым.
– Неплохо, – прокомментировал Киношита. – Пусть старше, пусть с новыми морщинами, но, безусловно, Джефферсон Найтхаук.
– В основном синтезированный Найтхаук. Они взяли соскобы моей кожи, поместили в питательный раствор, что‑то с ними сделали, и я получил новые веки и нос. Левое ухо тоже искусственное.
– Едва ли его можно назвать искусственным. ДНК‑то ваша.
– Они не те, с которыми я родился, – ответил Найтхаук. – Как мне их называть?
– Модернизированными, – без запинки ответил Киношита.
– Отнюдь, – покачал головой Найтхаук. – В свое время Внутреннее Пограничье терроризировал убийца, которого звали Однорукий Бандит. Так вот, в его ручной протез встроили лазерное ружье. Вот это называлось модернизацией. А мне заново синтезировали лицо. Мои глаза не видят в инфракрасном диапазоне, уши не слышат ультразвуковые волны, нос не может уловить аромат духов медсестер. Разница только в том, что на этой неделе персонал больницы уже не морщится, когда я попадаюсь кому‑то из них на глаза.
– Не скромничайте. Это уже большое дело.
– Пожалуй.
– И потом, если вы захотите что‑нибудь «модернизировать», трудностей не возникнет. Вы же богаты.
Найтхаук вздохнул.
– Едва ли мое тело выдержит новые операции. Мне не двадцать пять и даже не пятьдесят.
– Действительно, редко кому из садовников может потребоваться лазерное ружье. Скорее им нужна легкая рука, от прикосновения которой все растет вдвое быстрее.
– Согласен с тобой.
– Так где мы собираемся осесть и выращивать цветы?
– Мы?
Киношита кивнул.
– Я думал, что в своем деле я – дока.