<p>
Старая раздолбанная брусчатка, на которой возведен одинокий, заброшенный временем дом.
Высотка, дорогу к которой забыли все былые жители этого района.
Кругом валяются порванные мусорные пакеты с остатками их содержимого, принесенные то ли ветром, то ли воронами, что противно каркают над ухом, создавая гнилую атмосферу этого места. Её дополняет лишь скрип одинокой качели, висящей на последнем издыхании одной ржавой цепи.
Краем ботинка отодвигаю дохлую крысу, что валяется прямо перед входом в подъезд с кривой скошенной дверью, изуродованной множеством отметин непонятного содержания.
Захожу внутрь, шаг за шагом преодолевая один лестничный пролет за другим, в поисках знакомой двери. Почти единственной, которая хоть как-то держится на обеих петлях.
Взбираюсь по лестнице, цепляясь за грязные поручни, на которых остались следы пребывания голубей, попадающих сюда из разбитых окон.
Выхожу на крышу, даже не смотря в нужную мне сторону, прекрасно зная, — тот, ради кого я пришел сюда, уже на месте…
— Я ждал тебя, — произносят губы человека, жадно затягиваясь сигаретой.
— Было бы странно, если бы не ждал, — оглядываю его темную фигуру, на которой нет даже намека на новую вещь, как всегда неизменные: потертые черные джинсы, заправленные в высокие солдатские сапоги на тугой шнуровке, полосатая водолазка, конец которой небрежно заткнут за пояс, оголяя часть бледной кожи.
Так всегда…
Рано утром в своем почтовом ящике я нахожу отодранный от использованной пачки сигарет жалкий клочок бумаги, если принюхаться к нему, то можно ощутить сохранившийся едкий запах никотина, которым пропиталась эта картонка. На ней фраза, которую долго и старательно не выводили, всегда одна и та же: место и время встречи.
А место остается неизменным.
Этот Богом забытый уголок, в котором Он сумел разглядеть что-то, что заставляет его сюда возвращаться снова и снова, выбирая для наших бесед эту убитую жилую стройку.
— Подойди, — коротко брошенная фраза, адресованная мне, пульсацией проходит по моему телу, заставляя кончики пальцев дрожать.
Такая игра…
Такие правила…
Мне чертовски нравится вводить в заблуждение всех… даже себя: игра, в которой я, в первую очередь, непосредственно заинтересован — наше общение, где я исполняю роль преданного пса, который по воле хозяина делает все без малейшего на то подозрения…
Вот только одно но…
Всё, чтобы я ни делал с ним, захватывает меня в нескончаемый поток эйфории, заставляя понимать, что заблуждение, в которое я ввожу своей покорностью, невероятно нравится мне, заставляя лишь от одной мысли вскипать как вулкан в ожидании своего часа…
— Ближе, — выбрасывая докуренную до основания сигарету, хватает меня за руку, заставляя лбом коснуться его волос цвета меди, которые отливают алым на бледном закате.
Кончиком своего слегка отросшего ногтя проводит по моей щеке, заглядывая глубоко в душу своими серыми глазами.
Наконец… Сжимает руку… Так, словно хочет вырвать кисть.
Пересохшие губы касаются моей шеи, словно специально царапая её, а затем, втягивая запах моей кожи, отстраняется противно фыркая:
— От тебя пахнет шоколадом, твои привычки никогда не изменятся, — отходит на край крыши, краем сапога упираясь в выемку, чтобы было удобней стоять, издали поглядывая на всю эту картину.
— Как и твои, — улавливая тонкий запах никотина, которым пропахли его волосы. — Я тебе кое-что принес, — не помню, когда я успел узнать о его безграничной страсти и любви к зеленым кислым яблокам, но время от времени, чтобы подсластить его пасмурное настроение, которое он натягивает на своё лицо из принципа, я не забываю захватить пару штук подобного вида.
— Лови, — отойдя к сумке, которую я оставил на парапете, перед тем как приблизиться к его территории, я достал из неё спелое яблоко, кинув ему прямо в руки.
Секунда…
Годами отработанный рефлекс срабатывает раньше, чем предмет долетает до своей цели.
Лязг металла…
И сочная мякоть врезается в острый наконечник ножа. Когда-то давно, когда мы были ещё детьми, я купил ему его в подарок на день рождения, пообещав обучить элементарным вещам самообороны и, кажется, в какой-то момент перестарался. Красноволосый увлекся, а я и не заметил, как подточил его умение до совершенства, сравнимого с тем, когда его тонкие пальцы бегают по клавиатуре.
— Благодарю, — произносит почти не открывая рта, будто это ещё одна из моих обязанностей — обеспечивать его едой.
Возвращаюсь обратно под негромкий хруст разрезаемой плоти, прекрасно понимая, что хотя бы одна долька перепадет и моему организму. Мэтт косо поглядывает на выражение моего лица, делаю вид, что не заметил его взгляда, но всё же переигрывать не стал: могло привести к разоблачению.
Подхожу ближе, принимаю тонкую дольку прямо из его рук, как собачка, не забывая бережно облизывать пальцы, на которых остались следы пыли и грязи…
Но разве кого-то из нас это волнует?
Сок стекает по кисти, запястью, дорожкой убегая под рукав рубашки, где достать его будет сложней. Неотрывно веду языком по горячим следам, пристально вглядываясь в его горящие глаза, которые являются единственным источником эмоций на его лице… Прежняя улыбка появляется столь редко, что я могу забыть о ней, но это не выходит: в памяти ещё свежи воспоминания.
— Мелло, — тихо, почти шепотом произносит моё имя, будто бы утверждая моё присутствие тут.
Специально вдавливает пальцы в оставшийся огрызок, выжимая из фрукта последние капли, что остались в нём.
Один миг…
И напоминание о еде безжалостно сброшено с крыши, во время полета с которой, не успев долететь до земли, его подхватывает стая ворон, раздирая на мельчайшие кусочки своими острыми клювами.
— Что-то хотел? — спрашиваю, огибая парапет и в это же время наблюдая, как ножик убирают за пояс так, что остается видна одна рукоять.
Как-то я пытался сыграть с ним в «слепого», стараясь незаметно, хотя бы на долю секунды коснуться этого орудия, но все попытки оставались безрезультатными, после чего блестящая острая поверхность приставлялась к моему горлу, в поглощающем победном смехе. Можно было бы вновь попробовать этот маневр, чтобы заполучить его эмоции, насытиться ими, но мне не хочется отдавать такую слабину в его руки.
Подходит совсем близко, откровенно смотря прямо в глаза, и, словно голодная рысь при виде своей добычи, перед которой захлопнулась невидимая клетка, облизывается одними зрачками, блеск в которых становится всё заметнее по мере старательного приближения.