Кнульп - Герман Гессе

---------------------------------------------

Гессе Герман

Герман Гессе

ТРИ ИСТОРИИ

ИЗ ЖИЗНИ КНУЛЬПА

Перевод Е. МАРКОВИЧ

КАНУН ВЕСНЫ

В начале девяностых годов случилось нашему другу Кнульпу несколько недель пролежать в больнице; когда он оттуда выбрался, уже стоял февраль, погода была отвратительная, так что, проскитавшись всего несколько дней, он опять ощутил озноб и поневоле стал подумывать о пристанище. В друзьях у него недостатка не было, его приветили бы в любом городке округи, но он был горд, слишком горд, за честь можно было считать, если он что-нибудь принимал от друга.

На сей раз Кнульп вспомнил о благородном дубильщике Эмиле Ротфусе из Лехштеттена и в его-то запертые двери постучался однажды поздним ненастным вечером. Дубильщик приоткрыл ставень наверху и громко крикнул в темноту улицы: "Кто там барабанит? Неужто нельзя подождать до утра?"

Голос старого друга сразу же возвратил бодрость утомленному Кнульпу. Ему вспомнился стишок, сложенный им много лет назад, когда однажды он целый месяц странствовал вместе с Эмилем Ротфусом, и он пропел его прямо в приоткрытое окно:

Сидит усталый странник,

Сидит в большой пивной.

То блудный сын - изгнанник,

И уж не кто иной.

Дубильщик рывком распахнул ставень и наполовину высунулся из окна.

- Кнульп! Это ты или твой призрак?

- Я, я! - закричал Кнульп. - Но, может, ты спустишься или непременно нужно орать через окно?

Друг с радостью поспешил вниз, распахнул входные двери и коптящей масляной лампой посветил прямо в лицо пришельцу, так что тот заморгал.

- Входи же! - взволнованно воскликнул хозяин и потянул Кнульпа в дом. Рассказывать будешь после. От ужина тебе еще кое-что осталось, и постель получишь. Боже милосердный, в такую собачью погодку! Послушай, а башмаки-то у тебя хоть крепкие?

Кнульп предоставил ему вволю задавать вопросы и удивляться, на лестнице он аккуратно подвернул свои подшитые тесьмой брюки и уверенно двинулся впотьмах вверх, хотя не был в этом доме вот уж четыре года.

В верхних сенях, перед дверью в горницу, он немного помедлил и за руку придержал дубильщика.

- Слушай, - зашептал он, - ты теперь женат, это правда?

- Чистая правда.

- Вот то-то и оно. Понимаешь, жена твоя меня не знает, может, вовсе и не обрадуется. Не хотел бы я быть вам в тягость.

- Какое там в тягость! - засмеялся Ротфус, распахнул дверь и подтолкнул Кнульпа в ярко освещенную горницу.

Там над большим обеденным столом висела на трех цепях керосиновая лампа, легкий табачный дым еще парил в воздухе и тонкими струями уходил в горячий цилиндр, где спиралью вился вверх и исчезал. На столе лежала газета и сыромятный кисет с табаком, а с маленького узкого канапе у стены вскочила молодая хозяйка; вид у нее был смущенный, но нарочито бодрый, как будто ее потревожили среди дремоты, а она не хотела этого показывать. Кнульп, ослепленный, замигал на яркий свет, взглянул в серые глаза женщины и с вежливым поклоном подал ей руку.

- Вот она, - радостно объявил мастер. - А это Кнульп, дружище Кнульп, помнишь, мы с тобой еще давеча о нем говорили? Само собой, он наш гость, переночует в комнате подмастерьев - она ведь пустая. Но прежде мы все выпьем сидру, и ты попотчуешь Кнульпа. Ливерная колбаса у нас еще осталась?

Хозяйка выбежала из комнаты, и Кнульп проводил ее взглядом.

- Все-таки я ее чуток напугал, - тихонько сказал он, но Ротфус с ним не согласился.

- Детей еще нет? - спросил Кнульп.

В этот миг она снова появилась, принесла колбасу на оловянной тарелке и деревянный поднос, посередке которого лежали добрые полкаравая ржаного хлеба, заботливо положенные початою стороною вниз, а по краю было вырезано замысловатыми готическими буквами: "Хлеб наш насущный даждь нам днесь".