— Интересный урок. Мне понравилось.
— В душ, — скомандовал Змей. — Потом отоспишься. У тебя ещё завтра долгий день, наполненный попытками пройти эту полосу препятствий.
***
Полосу препятствий Учиха прошел с первой же попытки. Даже жалобы организма на боль в непривычном месте не помешали.
А всего-то и надо было не полыхать чакрой во все стороны.
Орочимару тонко улыбнулся. Вообще-то никто не запрещал Саске задавать вопросы, как именно пройти злосчастную полосу, и сподобься он спросить — даже получил бы откровенный ответ. Но у кого-то клановая гордость в заднице играла… так что информацию об этом стоит придержать до следующего раза, когда понадобится сбить с Учихи спесь.
Даже интересно, что в итоге получится.
========== Лечение ==========
Саске лежал и пытался понять, что вообще происходит, как реагировать и что ему делать.
Он не постеснялся потребовать у Змея ещё уроков по теме полового воспитания, упирая на практическую часть, хотя от теоретической отпинаться не всегда получалось. И всё было прекрасно, Орочимару с немалым удовольствием преподавал ему эту тему, затрахивая до состояния тряпочки, легко мешая боль и негу, синяки и засосы с щекочущими внутри мурашками и пробегающими по телу волнами удовольствия. У стены, на столе, на полигоне, жёстко согнув в неудобном положении, не давая и толики контроля… Или, наоборот, позволяя молодости и наглости взять своё, но только немного, без перебарщивания…
Но сейчас происходило что-то странное. На очередную просьбу, подкреплённую нахальным вторжением в личное пространство, Орочимару мягко улыбнулся. Улыбнулся! Не ухмыльнулся, не растянул губы в снисходительной усмешке, а улыбнулся. Улыбнулся, сказал: «Конечно», — и мягко прижался губами ко лбу. Потом к щекам. К подбородку. Поцеловал в губы — нежно-нежно, небрежно гася любые попытки напора. Опустил на кровать — свою собственную кровать! — и начал выцеловывать шею, опаляя горячим дыханием и даже не используя язык.
Вообще не используя.
Впору было запаниковать — если Змей так себя ведет, что-то точно произошло. Вырваться, уйти, вынести полигон или вытащить того же Кабуто на спарринг… Даже получилось бы — Орочимару не держал. Останавливало Учиху не то, что сам пришел и сам напросился. Просто…
Обладать им хотели многие, начиная от мелких куноичи из фанклуба и заканчивая самим Орочимару. Даже упрямый до безумия Наруто не хотел делиться «лучшим другом» с кем-нибудь ещё. Но чтобы так… нежно, почти трепетно… точно раньше не было.
И — страшно. Страшнее, чем было проснуться ночью с закованными руками и языком на теле.
Совершенно непонятно, что делать.
А тело реагировало, покрывалось мурашками, пробегались по нему горячие молнии. Волосы Змея скользили по коже так же нежно, ластясь. Губы уже опустились к животу. Орочимару — ох! — потёрся щекой о живот, заглянул в лицо. Спокойно, без насмешки…
…тепло?
Учиху пробило натуральной дрожью. Не было у него подобного с семи лет, и дважды странно было бы искать заботу у Змея… Да он и уверен был, что не нужны ему подобные глупости. На пути мести брату уж точно не помогут. И отсекал, отталкивал, доказывал себе, что выше всего этого, что всё — только ради удовольствия, эмоции? Какие эмоции? Сам поверил.
А теперь колотит, стоило получить хоть немного нежности.
И ведь были предпосылки — даже после самого жёсткого секса ничего не болело, не было травм, кроме сладко ноющих укусов… Не было ни одной насмешки в адрес не умеющего контролировать себя подростка. Орочимару… заботился.
Змей приподнялся, заглянул в лицо, отвёл тыльной стороной ладони чёлку с лица.
— Нет настроения? — спросил он, чуть наклонив голову набок, от чего волосы щекоткой прошлись по плечу.
Саске глубоко вдохнул, выдохнул.
— Не было бы — не просил бы, — буркнул он. — Просто… сбивает с толку.
— Не нравится… так? — тихий вопрос, кончики чуть подрагивающих пальцев по шее. Едва заметно.
Мурашками по всему телу.
— Непривычно, — Учиха мелко сглатывает. — Странно.
— Хочешь, чтобы я прекратил? — серьёзный взгляд.
Саске задумался. И потому, что сам не был уверен в ответе, и потому, что Орочимару успешно выбивал из всех своих змеёнышей привычку гонориться ради гонора. Если задан вопрос — требуется ответить максимально чётко и ясно, а не выделываться. Это доносилось до всех.
Ну, по крайней мере, до тех, кто перерос уровень смазки для кунаев.
— Нет. Хочу, чтобы ты объяснил, — взгляд не менее серьёзный, но с искорками вызова.
Орочимару хмыкнул, склонился, целуя. Обволакивающе, тепло, мягко и уверенно.
— Объяснил что? — спросил он, оторвавшись и прижимаясь лбом ко лбу.
— Почему… чувствуется сильнее.
— Ласка?
— Ласка? — Саске недоуменно нахмурился. — То есть?
— Уточняю, что чувствуется сильнее… — провести по виску, расслабляя напряжённую мышцу. Прижаться губами к щеке. — М-м-м, губ не оторвать…
Учиха поёрзал.
— Наверное. Я… не уверен, что дело именно в ней.
— Возможно, потому что тебе этого не хватает?
— Не хватает? — Саске, наконец, расслабился.
Расслабился, растёкся по кровати, напряжённо о чем-то думая. Прикусил нижнюю губу. Оттолкнулся ладонями, перекатываясь и подминая Орочимару под себя.
— А тебе… сенсей?
— Тоже, — грустная улыбка, протянутая к щеке рука.
Учиха снова сглотнул. Признание, такое лёгкое и откровенное, выбило из груди все дыхание. Это было ещё более странно и неожиданно, чем бездна нежности от Орочимару.
Саске чуть повернул голову, коснулся пальцев губами.
Значит, тоже, сенсей?
Они ласково прошлись по губе. Почему-то вспомнилось, что Орочимару достаточно охотно отдавал инициативу, по второму требованию, если не по первому. И сам никогда первым не начинал… Только смотрел иногда так, что воспоминания о бурных «лекциях» сами собой всплывали в памяти.
Пальцы скользнули по подбородку, прошлись по шее, скользнули по животу. Рука упала почти бессильно. Опять играет или действительно устал?.. Впрочем, у него же руки…
Саске наклонился, трогая ласковым поцелуем подбородок — ну, он надеялся, что достаточно ласковым. Подбородок, скулу, уголок губ… Чуть отстраниться, заглядывая в глаза — так? Правильно?
Орочимару едва заметно кивнул, чуть прикрыл глаза… Потянулся к губам, но остановился за миллиметр, лишь смешивая дыхание, щекоча, но не целуя… Учиха наклонился сам, целуя благодарно, крепко, но стараясь не срываться на привычную уже кусачую страстность.
За то, что к нему не относились только как к будущему телу.
За понимание.
За оставленный выбор, чему и как учиться.
Саске прикрыл глаза и скользнул ладонями по бокам — медленно, без сильного нажима. Пробуя действительно ласкать. И чувствовать, как под рукой, под тёплой кожей, перекатываются мышцы, чуть подрагивают, отвечая на это мимолётное прикосновение.
Змей приподнял подбородок, открывая доступ к шее. Дыхание сбилось, и почему-то правильным казалось коснуться кожи только губами. Потереться носом. Осторожно лизнуть. Поцеловать, осторожно, ласково.
Сладкий вздох был ему наградой за старание. Бледная рука приподнялась, зарылась в короткие волосы на затылке, массируя. Змея била лёгкая дрожь — точно такая же, какая владела Саске ещё минуту назад.
— Хочешь, я… покажу? — тихий вопрос Орочимару, который плавился от нежных прикосновений, но всё же чувствовал, насколько они неуверенные. Не от робости, от непонимания, что нужно делать.
А ведь Змей тоже… Может, «тоже» относилось и к человеческому отношению?
— Да, — повернуть голову, целуя предплечье. Прижмуриться, потереться щекой.
Не мог же Орочимару считать, что его оттолкнут, нет?
Лёгкий толчок в плечо, побуждающий лечь. Змей не стал нависать сверху, это слишком большая нагрузка на руки, которую он старался по возможности избегать. Прикосновения кончиками пальцев. Губами. К щеке, к мочке уха, к плечу. К руке, к ладони — дыханием залечивая мелкую ссадинку. В дело пошёл язык, осторожно, почти робко, на мгновение он высовывался изо рта, когда губы прижимались к коже. Осторожно, почти невинно… Пробуя на вкус.