— Я не хочу, чтобы мой холодильник из-за моего «обижаешься» пострадал. А то зарплаты до конца месяца кормить нас обоих у меня не хватит, — я, конечно же, нагло врал на этот счет, прекрасно понимая, что этих денег хватит, чтобы завалить едой кухню, но знать ему об этом было не обязательно. Не очень хочется лечить его потом ещё и от аллергии.
Как можно незаметней, запускаю пальцы под его рубашку, несильно, чтобы не причинить боли, провожу пальцами по ребрам, еле касаясь подушечками бинтов.
Не прошло и минуты, как Кант заваливается набок, переворачиваясь у меня в кольце рук, и начинает панически ржать, давясь от смеха, как от предсмертных конвульсий.
На секунду мне показалось, что он действительно умирает, из-за чего пришлось остановится и, заглянув ему в глаза, отодвигая прядки волос, столкнуться с победным взглядом.
— Попался, — высовывая мокрый язык, цапает зубами мою руку, которая все ещё держала его волосы, а затем, дождавшись, когда моя хватка станет слабее, рывком поднимается с колен, стремительно уходя обратно на кухню. — Ты как хочешь, а я жрать хочу.
========== Часть 4. ==========
Перед глазами мелькает часть корпуса когда-то рабочего телефона. Верчу в руках сломанную запчасть, разглядывая мельчайшие трещины на главной панели. Большая царапина сбоку и трещина посередине экрана, от которой вихрем расходятся тонкие ломаные нити, на фоне этого все остальное просто ничтожно. Уже и плевать на сошедшую местами краску, на мигающий экран, пользы от которого абсолютно никакой, — сим-карту я вытащил, поэтому бояться, что самые нежеланные и нежданные личности смогут нас поймать в сети, незачем.
— Подумать только, уже прошло десять дней, а твой аппетит ещё не сдулся, — не поднимая головы, улыбаюсь, краем уха улавливая тихие шаги, владелец которых пытается проскользнуть мимо меня к холодильнику.
— Подумать только, прошло десять дней, а ты к этому ещё не привык. И вообще, хватит меня упрекать в бездонности моего желудка, у меня растущий организм, к тому же я только из-за этого иду на поправку, — ухмыляется он, передразнивая мои слова, жестикулируя, как самый настоящий оратор.
Поворачиваю голову в его сторону, обводя взглядом замершее тело, замечая редкие ссадины, синяки, которые, словно листья на деревьях, сменили окрас на бледно-желтый оттенок. О больших ранах говорить не приходится, их осталось всего две: на плече и на правом боку. Перевязку я, как и раньше, делаю ему каждый день, обрабатывая затянувшиеся раны, но открывать, как мать-настоятельница, строго запрещаю, постоянно выслушивая, как ему не комфортно ходить мумией, не в силах даже почесать зудящие места на теле.
— Растущему? Ты ничего не перепутал? Твой организм уже лет шесть как расти перестал, если не больше, — скептический взгляд в его сторону натыкается на укоризненный и даже слегка обиженный. Понимаю, что вновь не угодил ему, меняю тему в обратную сторону. — Никто тебя в этом и не упрекает, ешь на здоровье, вот только зачем шкериться, как партизан? Такое ощущение, будто холодильник под замком находится, — пожимаю плечами, закрывая глаза. Меняю ноги местами, закидывая одну на другую, так и оставляя в вытянутом положении на краю стола, опираюсь на спинку стула, продолжаю раскачиваться в такт своим мыслям, которые прекратили свой поток с того момента, как это чудовище появилось на кухне. — Единственное, за что я готов тебя прибить, так это за твой внешний вид.
— А? — разыгрывает удивление, поворачиваясь ко мне спиной, невзначай сверкая голой бледной задницей, на которой, что самое интересное, какие-либо отметины отсутствуют.
— Не прикидывайся дауном, ты таких людей своим актерским талантом, которым тебя с детства обделили, обижаешь, — оставляю на столе последнюю деталь, складывая руки в замок и с одного движения переходя в ровное сидячее положение, после вытягиваю ноги уже на полу.
Как-то мнется, продолжая стоять нагим посреди кухни, наличие штор в которой подразумевает лишь прозрачные занавески.
— Я не пользуюсь полотенцем, так что изволь, но сохнуть я привык именно так, — упирается руками в бока, больше всего сейчас напоминая бронзовую скульптуру. Подходит к холодильнику, открывая дверцу и минут пять взирает на содержимое полок. Затем, достав бутылку с соком, с громким хлопком закрывает и стремительными движениями приходит мимо меня, получая вдогонку кухонным полотенцем по пояснице, в котором впоследствии тонет его вопль возмущения. — В лицо было бросать не обязательно, — скрипит зубами, еле удерживая в руках бутылку, что намеревается выскользнуть из мокрых рук.
Балаган поднявшихся эмоций прерывает звонок в дверь, заставляющий обоих напрячься.
Встаю, отодвигая стул к стене, прохожу мимо парня, кидая сквозь зубы холодное «оденься» и, дождавшись, когда фигура скроется за дверным проемом в дальнюю комнату, смотрю в глазок, замечая знакомое лицо на его уровне, — Ховер.
— Какими судьбами? — открываю дверь с этими словами, вспоминая, что парень пропал с того самого момента, как притащил тело Канта в квартиру. Волноваться, конечно, за него никто не собирался, но пару раз подумать о его кончине я все же смог, понимая, что те игры, в которые они с этим телом в комнате умеют ввязываться, простым исходом не заканчиваются.
— И тебе привет, — вяло и далеко не жизнерадостно отвечает светловолосый парень, шагая навстречу мне и без разрешения проходя в квартиру. — Он здесь? — в который раз задаюсь вопросом: «Откуда же у них столько смелости?» — останавливаю его тело рукой, мешая пройти дальше.
— Не у себя дома. Во-первых, сними обувь, а то драить за себя полы сам будешь. Во-вторых, здесь, так что, будь добр, пиздуй на кухню и жди его там, — не удержался от сквернословия, которое не часто, но одолевает мою речь в очень особые и памятные жизненные моменты. Хотя… Этот случай к таким мне относить не хочется.
Прохожу в зал, стремительно направляясь к единственной двери, ведущей в комнату, проверяю Канта, что стоя ко мне спиной, вползает в свои старые черные джинсы.
— К тебе пришли, — захожу в помещение, прикрывая за собой дверь. — Как наговоритесь, закроешь за ним дверь, — убираю с кровати нетронутое полотенце, перекладывая его на одну из полочек шкафа. Забираю с журнального столика книгу, открываю её на нужной странице и опускаюсь на диван, закидывая ноги на подлокотник и устраиваясь поудобней на противоположном.
— А ты разве с нами не посидишь? Как же я буду общаться с ним без твоих язвенных вставок? — застегивает пару пуговиц на рубашке и заправляет один конец в джинсы, смерив меня ещё одним обжигающим взглядом. Выходит, громко хлопая дверью, заставляя меня добавить ему напоследок тихое:
— Истеричка.
— Сама такая, — отзывается довольно громко, уходя в сторону кухни.
Не было бы в руках книги, наверняка бы ударил себя по лбу — вновь забыл про его идеальный слух, за одно наличие которого я в детстве не хило получал от него. Благо, сейчас я перестал так много ругаться по поводу и без, поэтому синяки на теле привыкли появляться по другим причинам.
Вспоминая, о чем я читал в прошлых главах, пролистываю пару страничек назад, чтобы убедиться в том, что ничего не упустил и, возвращаясь назад, продолжаю с той фразы, на которой остановился вчера, когда Кант мучил мой компьютер своими игрушками.
***
На удивление, оставшиеся страницы книги пролетели так быстро, что я уже и не заметил, как прочел последний абзац, гласивший, что у этой истории будет свое продолжение. Выжившие обязательно отомстят создателю той жуткой паутины, в которую их абсолютно не по случайности отправили собственные родственники, которые, как правило, тоже впоследствии отхватили и ещё отхватят немало.
Лежать в таком положении пару часов оказалось довольно сложно — спина затекла, ноги, кажется, свело судорогой — поэтому прежде, чем лихо вскакивать с дивана, я осторожно опустил обе конечности на пол, шевеля десятью пальцами и разминая ступни круговыми движениями, возобновляя кровоток. В такие моменты, когда чувствуешь, как сильно может изнашиваться твое тело от простого безделья, потихоньку начинаешь задумываться, что же будет с тобой в старости, отгоняя смутные мысли о вставной челюсти и протезах.