- А космос? А Гагарин? Скоро и за это будут сажать?
- Тебе-то какое дело?
- Мне? Потому что это - мой космос! Это моя страна и моя история! И твоя, папа! Понимаешь? Она и твоя!
Отец набрал воздуха в грудь.
- Ты...
Он внезапно сник и отступил в сторону.
- Иди к себе. Интернет я обрубил и диски отформатировал. Все.
У двери в свою комнату я обернулся. Лицо отца было несчастным.
Утром мы с ним не разговаривали. Он быстро собрался и ушел.
А я пропустил первую пару, возясь с компьютером и восстанавливая операционную систему. По иронии судьбы, первой парой значилась "История мира".
Взяли меня на остановке.
Незаметный микроавтобус подрулил к скамейке, на которой я сидел, и из темноты салона выглянул спортивного вида мужчина в костюме.
- Константин Ломакин? - спросил он.
Я кивнул.
Мужчина поманил меня жестом. Круглое лицо его выразило досадливое нетерпение. Собственно, это выглядело настолько будничным и безопасным, что ноги сами повели меня к нему. Мало ли, заблудились люди, что-то такое думалось.
- Залезай.
Меня мягко подтолкнули в спину, я поневоле шагнул внутрь, и дверь клацнула, отрезая дневной свет. Почему-то только тогда мне и сделалось жутко. Страх накрыл с головой. Дыхание сперло. Я застыл, не в силах ни закричать, ни дернуться.
Тусклый плафон в задней части салона смутно обрисовывал подголовники и фигуры людей в масках с прорезями для глаз.
- Сюда!
Меня рывком усадили в кресло. Кто-то, нависнув сбоку, ловко пристегнул наручником мое запястье к подлокотнику.
- Побледнел что-то наш товарищ, - весело сказал этот человек и отвесил мне мощную затрещину.
Я не закричал. Я лишь выдохнул.
- Вы...
И тогда мне прилетело в скулу. Очки брызнули вниз. В правом глазу сразу поплыли круги, потому что боль была яркая и цветная. Я захлебнулся этой болью, как утопленник водой. Тень сзади поймала мое горло, а другие (третьи? четвертые?) руки ощупали ноги, подмышки, извлекли мобильник и ключи из карманов джинсов.
- Чисто, - сказал щупавший.
Мое бестолковое сердце гремело в ушах, куда-то торопилось, бежало и все не могло убежать.
Микроавтобус, дернувшись, покатил по улице, удаляясь от остановки. Одним глазом я видел, как в тонированном окне плывут дома.
Этого и следовало ожидать, подумалось мне. Раз мы не победили, раз победили другие...
- Н-на!
Носок тяжелого ботинка прилетел мне в голень, и я забыл мысль, я забыл вообще все, на мгновение с криком превращаясь в сгусток боли.
- Ах, как поет!
Жесткий, крепкий кулак пробил мне грудь, и я захрипел, сложился вдвое, утыкаясь лбом в чье-то колено.
Меня вздернули за шиворот. Яркий пучок света от миниатюрного фонарика ударил по глазам.
- Ну-ну-ну.
Хлопок ладонью по щеке по сравнению с предыдущими ударами был на удивление мягок, но именно он почему-то заставил меня рыдать. Я заморгал, подавился слезами и слюной, выплевывая боль сквозь дрожащие губы, а свет ползал по моему лицу, словно насекомое, и пытался убедиться в искренности.
- Что ж ты так, Константин Ломакин? - участливо произнес вставший напротив. - Тебя ведь еще бить и не начинали.
- За что? - спросил я.
Я не видел ничего и никого, только свет.
- Ой! А не за что, да?
Пятно света упало вниз, и я, поморгав, сквозь слезы разглядел, как оно зафиксировалось на красной, с черными буквами бумажке, зажатой в пальцах. "...Союз. 9 мая 1945 года..."
- Твое?
- Это же просто карточка.
- Кто еще их распространяет?
- Я один...
Закончить мне не дал удар в ухо, и в голове все поплыло, звеня и вспыхивая. За ухом или перед ним, кажется, что-то хрустнуло.
- Не ври нам!
- Я не вру! - прорыдал я. - Чего мне врать?
- Может, ты друзей своих выгораживаешь.
Микроавтобус кому-то требовательно бибикнул, в темных окнах мелькнуло низкое кирпичное здание.
- Не выгораживаю я никого!
- Да?
Короткий удар, и нос мой брызнул кровью. Но мне показалось, что он взорвался. Горячее потекло с губы вниз. Кап-кап-кап.
- А-а... кхо-кха...
Я закашлял, пачкая кровью руки.
- Угомонись, - сказали мне и сунули в пальцы какую-то тряпку. - Вытри сопли. И все, парни, хватит с него пока.
Я прижал тряпку к лицу. Микроавтобус повернул. Меня замутило, и я едва не сполз на пол. Впрочем, наручник на запястье не дал мне этого сделать.
- Голову выше, - кто-то грубо вздернул мой подбородок.
В салоне потемнело - мы въехали то ли в арку, то ли под мост. Потом оказались в тени мрачного, похожего на фабричный корпус здания.
- Выгружаем.
Дверь с грохотом ушла в сторону. После темноты салона даже серый, задавленный высокой стеной свет ослепил меня. Я съежился на сиденье.
- О, парень проникся, - весело сказал кто-то.
Возможно, тот, кто заметил, что я хорошо пою.
Наручники отщелкнули, и меня подхватили, заламывая руки за спину. Соображать я не соображал ничего. Только перебирал ногами. Тряпка упала. В носу хлюпало. Лицо казалось резиновым и распухшим. Голова звенела.
- Бегом!
Тесной группой мы пересекли плохо заасфальтированный двор от фабричного здания к низкой кирпичной постройке без окон.
Один из группы стукнул кулаком в железную дверь, она открылась, и меня спустили по узким ступеньками в руки ожидающих.
- Он ваш, - сказали над моей головой.
Кап-кап - капала кровь.
Очнулся я в полной темноте.
Под телом обнаружился тонкий матрас, подушки не было. Слева - пустота, справа - шершавый бетон стены. От стены веяло холодом. С изножья волнами наплывали запахи сырости и загаженного туалета.
Я попытался приподнять голову, и боль выстрелила в затылок, как киллер, дождавшийся нужного момента.
Вот же...
Я упал навзничь и перестал шевелиться. Потом, вспомнив про разбитый нос, ощупал его рукой. Пальцы наткнулись на корку подсохшей крови.
Поклеил карточки...
Меня вдруг разобрал смех. Это было смешно, дьявол, сука, это было смешно. Целое спецподразделение в микроавтобусе!
Я - террорист, честное слово. Наверное, взорвал чертову кучу мозгов.
Но еще смешнее, что человека, оказывается, можно подсадить к себе в автомобиль, и он исчезнет, пропадет, будто его и не было.
Нет, меня должны искать!
Леха, Семка, Саня, Игорь. Руководство лицея. Родители. Или их всех уведомили, что я подозреваюсь в противоправной деятельности и в интересах следствия мое местонахождение не подлежит разглашению?
Я задрожал.
Холодно. Из одежды на мне были только трусы, все остальное исчезло и, возможно, уже сожжено. Почему? Чтобы обо мне не осталось даже памяти.
Я закашлялся, и боль станцевала по груди острыми пятками. Я скрючился, но лучше не стало. Слезы потекли из глаз.
- Уроды, - просипел я, размазывая жгучую влагу по лицу, - сволочи и уроды.
Потолок вдруг вспыхнул ярким белым светом, и мне пришлось зажмуриться и закрыться ладонью. Постепенно из слепящей белизны сформировалось пространство, которое состояло из унитаза, койки и промежутка между койкой и стеной с дверью в виде отправного или конечного пункта. Войти-выйти.
Камера. Одиночная. Может быть, карцер.
Я, простонав, сел. Дверь открылась. На порог ступила подтянутая фигура в синей униформе с дубинкой в руке.
- К стене, - сказала фигура.
- Что?
- К стене, и руки - за спину.
- Я - ученик колледжа...
- К стене! - рявкнула фигура.
Я кое-как поднялся. На ногу, в голень которой пришелся удар ботинка, наступать было больно. Горячим лбом - в холодный бетон.
- Руки!
Фигура надвинулась, щелкнули металлические наручники на запястьях, дубинка дважды прошлась по лопаткам.
- Что вы де...
Удар по шее меня заткнул.
- На выход.
Фигура посторонилась, открывая мне путь из камеры. Я побрел, припадая на правую ногу и плечом придерживаясь стены.