"Таков был приказ,"- сказал ему отец.
"Пощады не будет - вот был наш письменный приказ, подписанный Камберлендом." Во время всего рассказа глаза отца были устремлены на книжные полки, но в этот момент он посмотрел на Уильяма в упор, глаза в глаза.
"Приказы,"- задумчиво повторил он. "Разумеется, вы будете обязаны следовать приказам... Но придет время, когда приказать вам будет некому, или вы окажетесь в ситуации, которая внезапно и решительно изменилась. И однажды - такое время обязательно наступит, Уильям, - ваша честь продиктует вам, что вы не можете следовать приказу. В таких обстоятельствах вам придется следовать только своему собственному суждению, и вы должны быть готовы жить с последствиями принятого решения."
Уильям торжественно кивнул.
Он только что принес свои новенькие армейские документы отцу, чтобы тот их просмотрел; подпись лорда Джона, как его опекуна, была необходима. Тем не менее, он считал подписание документов простой формальностью; и не ожидал ни признаний, ни проповеди - если это было именно тем, чем было.
"Я не должен был этого делать,"- сказал вдруг его отец. "Я не должен был в него стрелять."
"Но... ваш приказ..."
"Он на меня никак не повлиял, по крайней мере, не напрямую. В то время я еще не получил своего армейского патента; я сопровождал в этой кампании брата, но сам еще не был солдатом; тогда я еще не был под присягой. И мог отказаться."
"Но если не вы, то кто-то другой его застрелил бы непременно?"- спросил Уильям весьма практически.
Отец невесело улыбнулся.
"Да, они бы это сделали. Но дело не в том. И вправду, я еще никогда не стоял перед выбором в подобном вопросе - это случилось тогда. У вас всегда есть выбор, Уильям. Вы будете помнить об этом, не так ли?"
Не дожидаясь ответа, он наклонился, выхватил перо из сине-белого китайского кувшинчика у себя на столе и раскрыл хрустальную чернильницу.
"Ты уверен?"- сказал он, серьезно глядя на Уильяма, и когда тот кивнул, размашисто начертал на бумаге свое имя.
Потом поднял голову и улыбнулся.
"Я горжусь тобой, Уильям,"- тихо сказал он. "И всегда буду гордиться."
Уильям вздохнул.
Он не сомневался, что отец будет его любить всегда, но вот что касается гордости... вряд ли эта последняя экспедиция сможет покрыть его славой. Если повезет, ему просто удастся вернуться к своим войскам, прежде чем кто-то заметит, как долго он отсутствовал, и поднимет тревогу.
Боже, как это было позорно, заблудиться и быть ограбленным при первом же заметном деле!
Тем не менее это было лучше, чем если бы в первом заметном деле его убили бандиты.
Он продолжил свой путь, осторожно пробираясь через укутанный туманом лес.
Почва под ногами была не так и плоха, хотя ему уже встречались топкие места, где дождь скапливался в низинках огромными лужами.
Один раз он услышал рваный треск мушкетного огня и поспешил на него, но тот оборвался, прежде чем он успел разобрать, откуда стреляют.
Он мрачно поплелся дальше, размышляя - интересно, как долго это может продолжаться... неужели придется пройти весь этот проклятый остров пешком, и как близко он сейчас от того, чтобы это безумство осуществить?
Земля под ногами резко пошла вверх; теперь он уже куда-то карабкался, утирая с лица обильно струящийся пот.
Ему казалось, что туман истончился, пока он поднимался наверх - и разумеется, в одно прекрасное мгновение он вышел на небольшой скалистый мысок и заметил короткий проблеск земли, тоже сплошь покрытой клубящимся серым туманом.
От этого вида у него закружилась голова, он был вынужден присесть на скалу и еще несколько минут сидел с закрытыми глазами, прежде чем двинуться дальше.
Дважды он слышал вдали людские голоса и конское ржание, но что-то в этих звуках было неправильно; в голосах не было слышно привычных армейских ритмов - и он повернул обратно, начал осторожно пробираться в противоположном направлении.
Довольно скоро он обнаружил, что местность вокруг резко изменилась, стала похожа на реденький лесок, полный низкорослых деревьев, торчавших из очень светлой почвы, захрустевшей под сапогами. Потом он услышал звуки воды - словно волны плескались о берег.
Море! Ну, слава Богу, подумал он и ускорил шаг по направлению к звуку.
Но, пока пробирался на плеск волн, он вдруг уловил в воздухе и другие звуки.
Лодки. Скрежет корпусов - их было куда больше одного - по гальке, лязг уключин, шумные всплески воды. И голоса.
Приглушенные, но явно чем-то взволнованные. Кровавый ад!
Он быстро нырнул под ветки приземистой сосны, надеясь на переменчивый, дрейфующий вокруг туман.
Внезапное движение заставило его отпрянуть в сторону, рука сама потянулась к пистолету.
Он едва вспомнил, что пистолет пропал, прежде чем сообразил, что его противником была большая голубая цапля, которая скользнула по нему желтым взглядом и с оскорбленным цоканьем стремительно взметнулась ввысь.
Из кустов, не более, чем в десяти футах от него, раздался тревожный крик - вместе с громом мушкетного выстрела, - и цапля взорвалась облачком перьев прямо над его головой.
Он почувствовал на лице капли птичьей крови, горячее, чем его собственный холодный пот - и от неожиданности сел; черные мушки кружились у него перед глазами.
Он не смел даже пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы крикнуть.
Из кустов доносились тихие голоса, однако недостаточно громкие, чтобы он смог разобрать хоть какие-то слова.
Уже через несколько мгновений он услышал осторожный шорох шагов, постепенно удалявшихся. Стараясь не шуметь, насколько это было возможно, он перевернулся на четвереньки и некоторое время полз в обратном направлении, пока не почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы подняться на ноги.
Ему показалось, что он все еще слышит голоса. Он подкрался поближе, медленно, с колотящимся сердцем. Неожиданно на него пахнуло табаком - и он тут же застыл на месте, замер.
Ничто рядом с ним не шелохнулось - хотя он до сих пор слышал голоса, но те были от него на хорошем отдалении.
Он принюхался еще раз, осторожно, но запах уже исчез; возможно, он его себе просто вообразил. Двинулся дальше, в сторону звуков.
Теперь он слышал их довольно отчетливо.
Настойчивые приглушенные возгласы, побрякивание уключин и плеск множества ног в прибое.
Шарканье и приглушенное бормотание людей смешивалось - почти - с шепотом моря и травы. Он бросил последний отчаянный взгляд на небо, но солнца так и не было видно.
Сейчас он должен был находиться в западной части острова; он был в этом уверен. Почти уверен. И если бы он...
Если бы он находился там, звуки, которые он теперь слышал, должны были исходить от американских войск, бегущих с острова Манхэттен.
"Не шевелись." Шепот за спиной точно совпал с давлением ружейного дула, упершегося ему в почку достаточно недвусмысленно, чтобы заморозить на месте, там, где стоял. На мгновение дуло отодвинулось, и снова вернулось, протаранив его с такой силой, что в глазах у него помутилось.
Он издал гортанный вопль и весь выгнулся - но прежде, чем он смог заговорить, чьи-то мозолистые руки схватили его за запястья и вывернули их за спину.
"Ни к чему,"- сказал голос, низкий, резкий и ворчливый. "Отойди-ка в сторону, я его пристрелю."
"Нет, не застрелишь,"- сказал другой голос, такой же звучный, но чуть менее раздраженный. "'Это же просто мальчишка. И прехорошенький."
Чья-то мозолистая рука погладила его по щеке, и он снова застыл - но кто бы это ни был, он уже крепко связал ему руки за спиной.
"Если бы ты собиралась в него стрелять, ты бы давно это сделала, сестрица,"- добавил голос. "Повернись-ка, мальчик."