И сразу к послам из темноты подступило несколько человек.
— Да, никак, свои, — заговорили солдаты. — Да чего их сюда понесло?
Послы растерялись. Захлопал выпученными глазами Пиль. Ради осторожности
сделал шаг назад, стал за широкую спину князя Козловского.
Повысил князь голос, пытался прикрикнуть на солдат, да ничего не получилось.
Пришлось рассказать, в чем дело.
— Ироды! — закричал кто-то. — Шкуру свою спасаете!
— Что вы, братцы, что вы! — вмешался Пиль. — Ради вас стараемся... — и
осекся: показалось Пилю, что стоит перед ним тот самый солдат со злыми глазами.
— Предатели! Бей предателей! — понеслись солдатские возгласы.
— Стой, стой, братцы! — только и успел сказать князь Козловский.
Навалились солдаты, бросили послов на землю, стали бить сапогами и
прикладами.
Вспомнил еще раз Пиль старую цыганку, дернулся и замер. Охал и стонал,
хватаясь за пробитую голову, князь Козловский.
А кругом разносилось:
— Не сдадимся шведам!
— Не отступим!
— Животы положим, а со стыдом не уйдем!
«УЧЕНИКИ ВЫУЧАТСЯ И ОТБЛАГОДАРЯТ СВОИХ УЧИТЕЛЕЙ»
Солдаты готовились к новому бою. Однако генералы решили по-своему. В новый
бой русская армия не вступила. Генералы договорились с королем Карлом о почетном
отступлении.
Ночью через Нарову стали наводиться мосты. Затем рота за ротой русские
войска принялись переходить на правый ее берег. Переправу охраняли
Преображенский и Семеновский полки. С барабанным боем, с распущенными знаменами
они последними перешли Нарову.
Весть о поражении русских войск застала Петра в Новгороде. Загнав лошадь,
к царю примчался всадник.
— Что там? — спросил Петр.
— Конфузил, государь! — только и ответил прибывший.
Подошел Меншиков. Узнав о поражении русской армии, побледнел, стал
причитать:
— Что же теперь? Как же оно будет!
— Цыц! — огрызнулся Петр.
— Святая богородица, да за что же ты нас, — не унимался Меншиков.
— Да умолкни ты, дурья башка! — закричал Петр. — От битья железо крепнет,
человек мужает. Радуйся, дурак, науке. Чай, не первый раз со шведами бьемся.
Дел-то посмотри сколько. Малому ли война научила? Эхма, только работай!
Заводы строй, пушки лей, армия, поди, регулярная нужна, офицеры свои, генералы.
Отстала Русь. Страна большая, а порядку мало. Попомни: ученики выучатся и
отблагодарят своих учителей.
«ГОСУДАРЬ, ДОЗВОЛЬ МОЛВИТЬ»
Зима. Мороз. Ветер. По завьюженной дороге несется резной возок.
Подбрасывает седока на ухабах. Разлетается из-под лошадиных копыт белыми лепешками
снег. Петр мчится в Тулу, едет на оружейный завод к Никите Демидову.
Демидова Петр знал давно, еще с той поры, когда Никита был простым
кузнецом. Бывало, приведут дела Петра в Тулу, зайдет он к Демидову, скаэкет.
«Поучи-ка, Демидыч, железному ремеслу».
Наденет Никита фартук, вытащит клещами из горна кусок раскаленного железа.
Стучит Демидов по железу молотком, указывает Петру, куда бить. У Петра в руках
молот. Развернется Петр, по указанному месту — бух! Только искры летят в
стороны.
— Так его, так! — приговаривает Демидов.
А чуть царь оплошает, закричит Никита:
— У, косорукий!
Потом уже скажет:
— Ты, государь, не гневайся. Ремесло — оно крик любит. Тут без крику — что
без рук.
— Ладно уж, — ответит Петр.
И вот царь опять в Туле. «Неспроста, — думает Демидов. — Ой, неспроста царь
пожаловал».
Так и есть.
— Никита Демидович, — говорит Петр, — про Нарву слыхал?
Не знает, что и сказать Демидов. Скажешь еще не так, только прогневаешь
царя. А как же про Нарву не слыхать, когда все кругом шепчутся: мол,
наломали нашему шведы бока.
Молчит Демидов, соображает, что бы ответить.
— Да ты не хитри, не хитри, — говорит Петр.
— Слыхал, — произносит Демидов.
— Вот так-то, — отвечает Петр. — Пушки нужны, Демидыч. Понимаешь,
пушки.
— Как же не понять, государь.
— Да ведь много пушек надобно, — говорит Петр.
— Понятно, Петр Алексеевич. Только заводы-то наши, тульские, хилы. Железа
нет. Леса нет. Слезы, а не заводы.
Петр и Демидов молчат. Петр сидит на резной лавке, смотрит в окно на
заводской двор. Там в рваных армяках и стоптанных лаптях двое мужиков тащат
осиновое бревно.
— Вот оно, наше тульское раздолье, — говорит Демидов. — По бревнышку, по
бревнышку, как нищие побираемся. — А потом наклонился к Петру и заговорил
тихо, вкрадчиво: — Государь, дозволь молвить.
Петр встрепенулся, посмотрел на Демидова, произнес:
— Сказывай.
— Тут ездили мои людишки, — проговорил Демидов, — на Урал. И я, государь,
ездил. Вот где железа! А леса, леса-то — что тебе море-океан, конца-краю не
видно. Вот где, государь, заводы ставить. Оно сразу тебе и пушки, и бомбы, и
ружья, и всякая другая надобность.
— Урал, говоришь? — переспросил Петр.
— Он самый, — ответил Демидов.
— Слыхал про Урал, да ведь далеко, Демидыч, на краю земли. Пока заводы
построишь, ого-го сколько времени пройдет!
— Ничего, государь, ничего, — убежденно заговорил Демидов. — Дороги
проложим, реки есть. Что там даль — желание было бы. А что долго, так, чай, не
один день живем. Глядишь, годка через два и уральский чугун, и уральские
пушки — все будет.
Смотрит Петр на Демидова, понимает, что у Никиты думка давно об Урале.
Не сводит глаз и Демидов с Петра, ждет царского слова.
— Ладно, Никита Демидович, — наконец произносит Петр, — быть
по-твоему, отпущу указ, поедешь на Урал. Получишь денег из казны, людишек
получишь — и с богом. Да смотри у меня. Знай, нет сейчас в государстве
иных дел, чтоб важнее горнорудных были. Памятуй. Подведешь — не
пожалею.
Через месяц, забрав лучших рудокопных и оружейных мастеров, Демидов уехал
на Урал.
А Петр за это время успел послать людей и в Брянск, и в Липецк, и в
другие города. Во многих местах на Руси Петр наказал добывать железо и строить
заводы.
КОЛОКОЛА
— Данилыч, — вскоре после Нарвы сказал Петр Меншикову, — с церквей
колокола снимать будем.
У Меншикова от удивления глаза на лоб.
— Что уставился? — крикнул на него Петр. — Медь нужна, чугун надобен,
колокола на пушки лить будем. На пушки, понял?
— Правильно, государь, правильно, — стал поддакивать Меншиков, а сам
понять не может, шутит царь или говорит правду.
Петр не шутил. Вскоре по разным местам разъехались солдаты выполнять
царский приказ.
Прибыли солдаты и в большое село Лопасню, в Успенский собор. Приехали
солдаты в село к темноте, въезжали под вечерний звон. Гудели в зимнем воздухе
колокола, переливались разными голосами. Сосчитал по пальцам сержант
колокола — восемь.
Пока солдаты распрягали прозябших коней, сержант пошел в дом к
настоятелю. Узнав, в чем дело, настоятель насупился, сморщил лоб. Однако встретил
солдат приветливо, заговорил:
— Захаживай, служивый, захаживай, зови своих солдатушек. Чай, замаялись
в пути, продрогли.
Солдаты входили в дом осторожно, долго очищали снег с валенок, крестились.
Настоятель солдат накормил, принес вина.
— Пейте, служивые, ешьте, — приговаривает.
Охмелели солдаты, уснули. А утром вышел сержант на улицу, посмотрел на
звонницу, а там всего один колокол и болтается.
Кинулся сержант к настоятелю.
— Где колокола? — закричал. — Куда колокола девали?
А настоятель руками разводит и говорит:
— Приход у нас бедный, всего и есть один колокол на весь приход.
— Как — один? — возмутился сержант. — Вчера сам видел восемь штук, да и