перезвон слышал.
— Что ты, служивый, что ты! — Настоятель замахал руками. — Что ты выдумал!
Это разве с пьяных глаз тебе показалось.
Понял сержант, что неспроста их вином поили. Собрал солдат, весь собор
осмотрели, подвалы излазили. Нет колоколов, словно в воду канули.
Пригрозил сержант донести в Москву.
— Доноси, — ответил настоятель.
Однако писать сержант не стал. Понял, что и ему быть в ответе. Решил
остаться в Лопасне, вести розыск.
Живут солдаты неделю, вторую. По улицам ходят, в дома наведываются.
Только про колокола никто ничего не знает. «Были, — говорят, — а где сейчас, не
ведаем».
Привязался за это время к сержанту мальчик — Федькой звали. Ходит за
сержантом, фузею рассматривает, про войну расспрашивает. Шустрый такой — все
норовит у сержанта патрон стащить.
— Не балуй! — говорит сержант. — Найди, где попы колокола спрятали, —
патрон твой.
— А дашь?
— Дам.
Два дня Федьки не было видно. На третий прибегает к сержанту, шепчет
на ухо:
— Нашел.
— Да ну! — не поверил сержант.
— Ей-богу, нашел! Давай патрон.
— Нет, — говорит сержант, — это мы еще посмотрим.
Вывел Федька сержанта за село, бежит на лыжах-самоделках берегом реки,
сержант едва за ним поспевает. Крутит поземка, перекатывается по насту снег.
Федьке хорошо, он на лыжах, а сержант спотыкается, проваливается в снег по
самый пояс.
— Давай, дяденька, давай, — подбадривает Федька, — уже скоро!
Отбежали от села версты три. За береговой кручей спустились на лед.
— Вот тут, — говорит Федька.
Посмотрел сержант — прорубь. А рядом — еще одна, а чуть дальше — еще и
еще. Сосчитал — семь. От каждой проруби тянутся примерзшие ко льду канаты.
Понял сержант, куда настоятель колокола спрятал: под лед, в воду. Обрадовался
сержант, дал Федьке патрон и кинулся быстрее в деревню.
Приказал сержант солдатам лошадей запрягать, а сам зашел к настоятелю,
говорит:
— Прости, батюшка: видать, и впрямь с пьяных глаз я тогда перепутал.
Покидаем мы ноне Лопасню. Уж ты не гневайся, помолись за нас богу.
— В добрый путь! — заулыбался настоятель. — В добрый путь, служивый. Уж
помолюсь, обязательно помолюсь.
На следующий день настоятель собрал прихожан.
— Ну, миновало, — сказал он, — пронесло беду стороной.
Пошли прихожане к реке колокола вытаскивать, сунулись в прорубь, а там
пусто.
— Ироды, богохульники! — закричал настоятель. — Уехали, увезли. Пропали
колокола!
А над рекой гулял ветер, залезал под поповские рясы, трепал мужицкие
бороды и бежал дальше, рассыпаясь крупой по косогору.
«СЕНО, СОЛОМА!»
Поняли русские после Нарвы, что с необученным войском против шведа не
повоюешь. Решил Петр завести регулярную, постоянную армию. Пока нет войны,
пусть солдаты занимаются ружейными приемами, привыкают к дисциплине и
порядку.
Однажды Петр ехал мимо солдатских казарм. Смотрит — солдаты построены,
ходить строем учатся. Рядом с солдатами идет молодой поручик, подает команды.
Петр прислушался: команды какие-то необычные.
— Сено, солома! — кричит поручик. — Сено, солома!
«Что такое?» — подумал Петр. Остановил коня, присмотрелся: на ногах у
солдат что-то навязано. Разглядел царь: на левой ноге сено, на правой — солома.
Офицер увидел Петра, закричал:
— Смирно!
Солдаты замерли. Подбежал поручик к царю, отдал рапорт:
— Господин бомбардир-капитан, рота поручика Вяземского хождению
обучается!
— Вольно! — подал команду Петр.
Поручик царю понравился. Хотел Петр за «сено, солома» разгневаться, но
теперь передумал. Спрашивает поручика Вяземского:
— Что это ты солдатам на ноги всякую дрянь навязал?
— Никак не дрянь, бомбардир-капитан, — отвечает поручик.
— Как так — не дрянь! — возражает Петр. — Солдат позоришь. Устав не
знаешь.
А поручик все свое.
— Никак нет, — говорит. — Это чтобы солдатам легче учиться было. Темнота,
бомбардир-капитан, никак не могут различить, где левая нога, где правая. А вот
сено с соломой не путают: деревенские.
Подивился царь выдумке, усмехнулся.
А вскоре Петр принимал парад. Лучше всех шла последняя рота.
— Кто командир? — спросил Петр у генерала.
— Поручик Вяземский, — ответил генерал.
ПРО БОЯРСКИЕ БОРОДЫ
Жили в Москве бояре Буйносов и Курносов. И род имели давний, и дома
от богатства ломились, и мужиков крепостных у каждого не одна тысяча.
Но больше всего бояре гордились своими бородами. А бороды у них были
большие, пушистые. У Буйносова — широкая, словно лопата, у Курносова —
длинная, как лошадиный хвост.
И вдруг вышел царский указ: брить бороды. При Петре заводили на Руси
новые порядки: и бороды брить приказывали, и платье иноземного образца заводить,
и кофе пить, и табак курить, и многое другое.
Узнав про новый указ, Буйносов и Курносов вздыхали, охали. Бороды
договорились не стричь, а чтобы царю на глаза не попадаться, решили притвориться
больными. Однако вскоре сам царь о боярах вспомнил, вызвал к себе.
Стали бояре спорить, кому идти первым.
— Тебе идти, — говорит Буйносов.
— Нет, тебе, — отвечает Курносов.
Кинули жребий, досталось Буйносову.
Пришел боярин к царю, бросился в ноги.
— Не губи, государь, — просит, — не срами на старости лет!
Ползает Буйносов по полу, хватает царскую руку, пытается поцеловать.
— Встань! — крикнул Петр. — Не в бороде, боярин, ум — в голове.
А Буйносов стоит на четвереньках и все свое твердит:
— Не срами, государь.
Разозлился тогда Петр, кликнул слуг и приказал силой боярскую бороду резать.
Вернулся Буйносов к Курносову весь в слезах, держится рукой за голый
подбородок, толком рассказать ничего не может.
Страшно стало Курносову идти к царю. Решил боярин бежать к Меншикову,
просить совета и помощи.
— Помоги, Александр Данилыч, поговори с царем, — просит Курносов.
Долго думал Меншиков, как начать разговор с Петром. Наконец пришел,
говорит:
— Государь, 8l что, если с бояр за бороды брать выкуп? Хоть казне польза
будет.
А денег в казне как раз было мало. Подумал Петр, согласился.
Обрадовался Курносов, побежал, уплатил деньги, получил медную бляху с
надписью: «Деньги взяты». Надел Курносов бляху на шею, словно крест. Кто
остановит, привяжется, почему бороду не остриг, он бороду приподымает и бляху
показывает.
Еще больше теперь загордился Курносов, да зря. Прошел год, явились к
Курносову сборщики налогов, потребовали новой уплаты.
— Как так! — возмутился Курносов. — Деньги мной уже плачены! — и
показывает медную бляху.
— Э, да этой бляхе, — говорят сборщики, — срок кончился. Плати давай за
новую.
Пришлось Курносову опять платить. А через год и еще раз. Призадумался
тогда Курносов, прикинул умом. Выходит, что скоро от всех курносовских богатств
ничего не останется. Только одна борода и будет.
А когда пришли сборщики в третий раз, смотрят — сидит Курносов
свежевыбрит, злыми глазами на сборщиков смотрит.
На следующий день Меншиков рассказал царю про курносовскую бороду. Петр
рассмеялся.
— Так им, дуракам, и нужно, — сказал, — пусть к новым порядкам
привыкают. А насчет денег это ты, Данилыч, умно придумал. С одной курносовской
бороды, поди, мундиров на целую дивизию нашили.
ЧЕМУ МОЛОДЫЕ БОЯРЕ ЗА ГРАНИЦЕЙ УЧИЛИСЬ
Не успели Буйносов и Курносов забыть старые царские обиды, как тут новая.
Приказал Петр собрать пятьдесят самых знатных боярских сынков и послать за
границу учиться. Пришлось Буйносову и Курносову отправлять и своих сыновей.
Поднялся в боярских домах крик, плач. Бегают мамки, суетится дворня, словно