Описание отряда в целом, всех его людей вместе, становится в «Разгроме» своеобразным сюжетообразующим стержнем.
Автор словно оставляет нас с глазу на глаз то с одним, то с другим человеком, но в то же время повествование не превращается в цикл рассказов об отдельных героях.
Именами основных героев, состоящих в одном партизанском отряде, Фадеев назвал главы своей книги. Самая первая из них называется «Морозка», есть глава «Левинсон», есть – «Мечик», есть глава о Метелице. Именно на этих четырех действующих лицах и сосредоточено больше всего внимание писателя. И все же ни один из героев, психология которых чрезвычайно важна автору, не становится единственно важным в развитии сюжета произведения, ни один из них не определяет сам по себе движения фабулы. Более того, даже если взять всех главных героев вместе, то и тогда мы не сможем еще по ним судить о том, что становится основой сюжета «Разгрома». Потому что самое важное в общем движении действия – судьба всего коллектива людей, судьба партизанского отряда. Именно процесс жизни всего отряда и конечный итог его борьбы становится главной пружиной развития повествования.
Кто же они, герои «Разгрома», люди далекого от нынешнего читателя времени – времени великих потрясений жизненных устоев, времени «неслыханных перемен, невиданных мятежей»? Один за другим проходит перед нами вереница лиц – вглядимся в них внимательнее.
Вот разведчик партизанского отряда Метелица. Весь «огонь и движение». Судьба Метелицы, его характер захватывают автора и заставляют его погрузиться в переживания героя.
Метелица идет в разведку. Что его ждет? С кем он встретится? Ничего не известно. Читатель «Разгрома» напряженно следит за поступками этого человека, горячая голова которого «не боится больших пространств и не лишена военной сметки».
Глава называется «Разведка Метелицы», и сам стиль повествования как бы передает дух разведки, с характерным для нее ощущением постоянной смертельной опасности. Фадеев смотрит на жизнь глазами своего героя, и психология героя становится нам близкой и понятной. Из всех обстоятельств, нежданно-негаданно встающих перед ним, разведчику нужно сделать верные выводы, безошибочно определить, как надо действовать. Нервы его натянуты до предела.
Автор и окружающую природу видит глазами разведчика. Вот он смотрит на сопки, густо чернеющие «на фоне неласкового звездного неба», и совершенно естественно воспринимается это необычное сочетание: небо звездное – и одновременно «неласковое». Именно для разведчика звездное небо вдруг оказывается «неласковым», ведь при ясном небе разведчика легко обнаружить.
Проникновение автора в мысли и чувства героя максимально приближает героя к нам. Но проникновение в психологию одного человека связано, как мы увидим, с размышлениями автора о судьбе и других людей отряда: описание подвига Метелицы органически срослось с описанием жизни отряда.
В главе «Разведка Метелицы» есть, казалось бы, все элементы композиции, свойственные законченному самостоятельному произведению. В ней есть экспозиция, знакомство с обстановкой: Метелица осматривает местность, встречается с пастушонком. В ней есть завязка действия: разведчик, пробравшись к штабу белоказаков, подслушивает у окна разговор офицеров. Затем напряжение нарастает, ощущение опасности усиливается: глаза героя встречаются через окно с глазами офицера. И наступает первый кульминационный момент: герой сталкивается «лицом к лицу с человеком в казачьей шинели». В развязке этого эпизода Метелицу поймали.
И тем не менее глава «Разведка Метелицы» не становится отдельным рассказом. Уже само ее окончание как бы прокладывает дорогу к новым главам: перед нами возникает весь партизанский отряд, мы видим «истомившихся партизан», дневального, Бакланова, Левинсона и других. Эта часть главы проникнута драматизмом напряженного ожидания: что с Метелицей, как пройдет его разведка? Никто не хочет поверить, что Метелица попал в руки врага. Изображение действий Метелицы и последующее изображение отряда, тревожно думающего об этом человеке, делает главу целостной и в то же время включенной в общую сюжетную линию, а ею является история отряда, история его жизни, внутренних его конфликтов и столкновений с врагом.
Судьба главного героя этой главы еще не решена в ней. В следующей главе – «Три смерти» – вторая, наиболее важная, героическая и трагическая кульминация, а также и развязка этой истории. Избитого, с лицом, вымазанным кровью, Метелицу вывели на церковную площадь, полную народа, оцепленного со всех сторон конными казаками; к нему вытолкнули пастушонка, чтобы он опознал Метелицу, но мальчик не захотел выдать его, и тогда начальник белого эскадрона решил допросить маленького пастушонка «по-своему». Напряжение нарастает. «В то же мгновенье чье-то стремительное и гибкое тело взметнулось с крыльца. Толпа шарахнулась, всплеснув многоруким туловищем, – начальник эскадрона упал, сбитый сильным толчком». Это Метелица бросился на спасение пастушонка.
Главы, рисующие судьбу этого героя, стоят в композиции «Разгрома» несколько особняком. Так случилось потому, что сначала Метелица был задуман как «самая десятистепенная фигура»; только в процессе работы над книгой писатель увидел необходимость укрупнить эту фигуру, и Метелица выдвинулся в число основных героев. «Если бы я придумал это раньше, – объяснял Фадеев, – я уже в первых частях романа остановился бы больше на образе Метелицы. Перестраивать все заново уже было поздно, и поэтому эпизод с Метелицей в начале третьей части резко выделился, несколько нарушив гармоничность произведения».
Преимущественное внимание к одному герою, прорвавшееся здесь неожиданно для самого писателя, приобретает особый интерес для современного читателя: речь идет о самоценности человеческой личности.
Одной из самых сложных и противоречивых фигур в «Разгроме» является Левинсон, командир отряда.
В Левинсоне, по мысли Фадеева, фокусируются многие лучшие, самые перспективные и самые достойные черты нового человека.
Он чуть ли не единственный из героев книги, позицию которого всегда разделяет автор, как бы ни подчеркивалась сугубая объективность изложения. Если в отношении к другим героям мы то и дело встречаем иронию, насмешку или добродушную улыбку, то по отношению к Левинсону этого нет нигде. Здесь повествователь и герой вровень друг другу, а иногда автор смотрит на Левинсона даже как на старшего, как на учителя. Для него Левинсон всегда прав, даже тогда, когда Фадееву, как видно, нелегко принять решение героя, например, в случае с гибелью раненого Фролова. Да и вправду, может ли человек, какой бы полнотой власти он ни обладал, решить за другого человека, способного мыслить и делать выбор, вопрос его жизни и смерти? Вправе ли Левинсон это сделать в данном случае? Ведь каким бы безнадежным ни казалось положение больного, кто может сказать, что не осталось ни одного шанса из тысячи, из миллиона? Не поставить эту проблему Фадеев не может. Но он гонит от себя сомнения, отдает их отрицательному герою, а сам, как и везде, соглашается с решением Левинсона. Точки отсчета в отношении к революции были да и остаются разными и даже диаметрально противоположными. Александр Фадеев был убежден в том, что революция поможет создать общество справедливости. Исходя из этой уверенности, он и оценивал своих героев. Поэтому ему казалось, что Левинсон совершает только правильные поступки.
Будучи беспредельно преданным революции, Левинсон ради нее, когда нужно, ограничивает, сдерживает других, а в первую очередь себя самого. Он сознательно подавляет те свои личные чувства, которые могли бы отвлечь его от добровольно принятой на себя миссии; чувства эти охватывают его лишь в краткие моменты ночного затишья, когда он может вспомнить о письме жены и ответить ей. Все остальное время – он именно командир, которому люди «передоверили самую важную свою заботу», они обязали его думать о них и об этой заботе больше, чем о том, что ему самому «тоже нужно есть и спать». В этом самоотречении – сила героя. Однако в этом же – известная неполнота, ограниченность проявления души таких людей, и писатель, которому так важно было раскрытие личности, видел это.