Сейчас наконец она разглядела Гая как следует. Удлиненное лицо с волевым подбородком и глубокой ямочкой посередине. Волосы густые, прямые, подстрижены коротко, как у подростка, и это молодило Гая. А вот глаза выдавали возраст: сеточка морщин разбегалась к ушам и скулам. Впрочем, волнение, бессонная ночь. Это состарит любого…
– Просто не укладывается в голове, – вздохнул директор. – Какая нелепость, чушь!.. А главное – нет человека… Такого человека!..
– Давно знаете Авдонина? – спросила Дагурова. Честно говоря, она все еще раздумывала, как приступить к разговору: ей казалось не совсем уместным начать с формальностей, предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний и прочего. А записывать разговор на магнитофон, пожалуй, и вовсе было бы некстати…
– Эдгара Евгеньевича? Несколько лет. – Федор Лукич задумался. – А точнее – три года. Он вел научную работу, связанную с нашим соболем…
Гай встал, достал из застекленного шкафа книжечку в мягкой обложке и протянул следователю.
«Э.Е. Авдонин. Влияние циклических климатических колебаний на ценность меха промысловых пушных зверей Дальнего Востока». Брошюра небольшая, страниц пятьдесят. Вышла в Москве, в издательстве «Колос». На титульном листе поперек названия размашистая дарственная надпись: «Дорогому Федору Лукичу – одному из тех, кто искренне и плодотворно содействовал появлению этого скромного труда. С глубокой благодарностью автор». И подпись.
– Собирался защищать докторскую, – резюмировал Гай. – И защитил бы, я уверен. Идеи у него интересные… – Директор положил книгу на место. – Были, – добавил он со вздохом.
Следователь окинула взглядом кабинет Гая. Большая, выполненная цветной тушью схема заповедника на стене, портрет, видимо, какого-то ученого в рамке под стеклом, книжный шкаф, а на нем – чучело изящного зверька.
– Куница? – поинтересовалась Ольга Арчиловна.
– Колонок, – пояснил Гай. – Но здесь уместнее был бы соболь. Заповедник создан ради него…
– Простите, я вас перебила…
– Ничего, ничего… Значит, об Авдонине, – глубоко вздохнул Гай. – Я ведь особенно близко его не знал. Приедет на две-три недели. В основном зимой. А у нас в это время самые хлопоты. Подкармливать зверей, птиц… Да еще охотнички забредают. Глаз да глаз нужен… Честно, даже иной раз обижался, что не уделяю ему внимания…
– А как же «с благодарностью»? – кивнула Ольга Арчиловна на книжный шкаф.
– Обычная вежливость, – отмахнулся Федор Лукич.
– А где он работал?
– Преподавал. В институте, в Москве… Первоклассный специалист по пушнине. И даже в столице заметная фигура. Бывал на международных аукционах… Вот только что вернулся из длительной заграничной командировки…
– И все-таки, Федор Лукич, что вы можете сказать о личных качествах Авдонина? – настаивала Ольга Арчиловна. Она искала возможность перейти к главному, к дочери Гая.
– Ну что? Простой, внимательный. Несмотря на свое положение, не отказывал никому в услугах. Мелких. Кому лекарство там из Москвы, кому книгу… Любил фотографировать. Снимки привозить или присылать не забывал. А то знаете, нащелкать – одно, а как до фотокарточки доходит… – Гай махнул рукой.
– Сколько ему было лет?
– Что-то около тридцати пяти.
– Говорите, приезжал только зимой? И часто?
– В основном зимой. Правда, бывал и летом. Но всего два-три дня. Проверить научные наблюдения…
– А когда приехал в этот раз?
– Вчера. Где-то в середине дня. Мы успели перекинуться несколькими словами. Он пошел отдыхать после дороги, устраиваться…
– Куда?
– Где и вы будете жить. В академгородке…
– Где? – переспросила следователь.
– Да нет, вы не подумайте… Это наш домик для научных сотрудников и командированных. Метров восемьсот отсюда… Кто-то в шутку назвал академгородок, так и осталось.
– Покажите, пожалуйста, – встала Дагурова и подошла к карте-схеме заповедника.
Гай ткнул пальцем в кружочек с надписью: «Академгородок».
– Как вы узнали об этом убийстве?
– Дочь прибежала. Сама не своя. Говорит, Осетров какого-то браконьера застрелил.
– Простите, вы где были в это время?
– У себя дома. Смотрел телевизор… Развлечений у нас мало. Вот и сидел, наслаждался футболом. – Он усмехнулся. – Да, наслаждался… И тут нате вам, такой сюрприз… Ну я, конечно, бегом туда. Там уже находились участковый, его жена, Нил Осетров… – Гай провел рукой по лицу, словно хотел смыть, стереть из своей памяти ту страшную картину.
– А где произошло убийство? – глянула на схему следователь.
– Вот здесь, – показал директор. – Приблизительно на середине между Турунгайшем и академгородком.
– У Авдонина ружье было? – спросила Ольга Арчиловна.
– Когда?
– Когда вы днем виделись.
– А как же. У Эдгара Евгеньевича отличный заграничный карабин. У нас без ружья не ходят. Тайга. Зверье…
Они вернулись к столу.
– Что вы можете сказать об Осетрове, – спросила Дагурова.
– Как о работнике? – уточнил Гай.
– Хорошо, сначала как о работнике.
– Ну, во-первых, Осетров – потомственный охотник, – подумав, сказал Федор Лукич. – Учится на охотоведческом факультете. Заочно. И надо признать, что в последнее время особых замечаний его поведение не вызывает. Как будто все шло теперь нормально…
Ольга Арчиловна обратила внимание на то, что Гай не пытается очернить, охаять Осетрова, как это бывает нередко в тех случаях, когда человек что-то натворит. Тут не так. Правда, Дагуровой показалось, что директор заповедника, стараясь быть объективным в оценке своего подчиненного, акцентировал на словах «в последнее время», «теперь» – видно, в прошлом служебное поведение молодого лесника имело свои сучки и задоринки. Интуиция не подвела следователя. Когда Дагурова решила уточнить обстоятельства, характеризующие Осетрова, Гай рассказал, что несколько лет назад он вынужден был наказать Нила: один раз за разбазаривание корма, а другой – за срыв телевизионной съемки у них в заповеднике.
– Но это было давно, Нил, видно, после этого выводы сделал, да и я стал чаще пряником пользоваться, чем кнутом… Жизнь убедила… А так, в общем, Осетров – работник толковый, грамотный, непьющий. Правда, любит пререкаться. Горячий… – подытожил Гай.
– А как человек? – спросила Дагурова.
Гай медлил.
– Откровенно? Не хотелось бы высказывать свое мнение.
– Почему?
– Возможно, я буду не очень объективен…
– Есть основания?
– Имеются, – кивнул директор.
– Связано с вашей дочерью?
Гай щелкнул выключателем. Настольная лампа погасла.
– Извините, ничего? – спросил он у следователя. – Двойной свет… Что-то на глаза действует. Может, оттого, что не спал…
– Да, уже светло, – согласилась Дагурова и внимательно посмотрела на Гая.
– Связано, – наконец ответил директор. – Но никакого отношения не имеет к сегодняшнему… То есть к вчерашнему событию.
– А я слышала, Авдонин и Осетров не смогли разойтись на узкой дорожке из-за вашей дочери.
– Как это – на узкой дорожке? – повысил голос Гай.
– Ревность…
– Интересно, – усмехнулся Федор Лукич. – Кто успел… От кого вы могли услышать такое? Лезть в личные дела…
– Простите, Федор Лукич, может быть, вам это не очень приятно, но, увы, следователь иной раз вынужден касаться личной жизни людей. В интересах дела… Скажите, какие отношения были между Мариной, Осетровым и Авдониным?
– Я считаю, что есть область, куда не имеют права вторгаться даже родители, – ответил Гай, глядя прямо в глаза следователю.
– Она с вами не делилась?
– Нет. Но если бы это было и так… Я бы выслушал, но не дал никакого совета… Что, парадоксально?
– Но совет отца! – возразила Ольга Арчиловна. – Добрый, чуткий…
– Поверьте, дорогая! – воскликнул Гай и, спохватившись, стал извиняться: – Ради бога, извините, Ольга Арчиловна… Вы же для меня по возрасту… Так вот, мое правило: в личную жизнь дочери не вмешиваться…
Он замолчал, словно давал понять: на эту тему распространяться больше не намерен.