Сначала, помню, жутко волновали все эти вопросы: кто с кем, чья очередь, как и где и сколько раз. Сейчас смешно, и немножко стыдно, хоть я и не помню никаких воспитательных разговоров. Как-то из воздуха понялось, впиталось. Просто мне же всегда все надо привязать к понятному... вот увидела, что тут прежде всего трахаются, и надо же выяснить все правила.
А правил тут как раз полно всевозможных, но это скорее литературное творчество, кодексы, манифесты, чеклисты, просто речения всякие. Но когда надо действительно быстро объяснить что-то, как вот мне в первые дни, то это все, как выясняется, «не то», надо новое сочинять, новая жизнь — новые правила. И вот мы писали все вместе эти «правила жизни», а потом еще решили, что как новичок я могу три своих новых закона добавить, без обсуждения (пока не придумала, что). Впрочем, даже и эти не слишком соблюдаются, как я погляжу, и наказаний никаких нет, вообще все как-то по молчаливому согласию решается. (Чуть не написала «по соитию».) Или если не молчаливому, то кто-нибудь выдаст какой-нибудь афоризм, и всем все понятно. То есть правила все эти — не конституция, а скорей уж моментальный снимок того, что сейчас у нас «катит» и «торкает». И мелочность эта детская — не раздражает, а будто бы даже успокаивает: ну вот нету в мире важнее, чем какой ширины трусики сбоку.
А.Н. говорит, что любовь и секс — настоящие, надолго — это продукт ума прежде всего, что у нас тут отбор не столько на прочность чувств или там социабельность, сколько на «понимание в жизни». Потому что дураки не бывают по-настоящему счастливы никогда. Видеть, замечать, понимать, учиться, пробовать, удивляться... (что-то еще забыла) — это все коррелирует с интеллектом прежде всего. (О как, получается, я экзамен выдержала, чтоб сюда попасть — знают же, чем тщеславие зацепить!) Умный не может не любить, потому что понимает центральность этого в мире, видит, что это единственный, зато самый сильный вечный двигатель (а у глупого вместо любви или жадное «мне-мое», или ему это просто как поесть или в туалет сходить). И возбуждает по-настоящему не просто когда тебе отдаются, а когда отдает и берет тот, кто все понимает, и тебя понимает, и себя, и видит насквозь уловки природы, но достаточно умен, чтобы поднять их на совсем другой уровень.
Только вот... о любви-то я и думаю все время. Люблю ли я А.Н.? А Катю, Машу? «И как он их любит»? Раньше-то, еще в школе, была уверена, что ах, «ведь это же ОН», а теперь понимаю, как это все было глупо, по-детски, и просто мода, поветрие. У всех были «идолы», а мне надо было выделиться, внутренне, и выбрала себе «умного». То есть он мне был нужен, чтобы себя приподнять, хоть я никому про него не говорила и портретов по стенам не развешивала, уж конечно. А сейчас, здесь — все совсем не так, совершенно. Не «мечта сбылась», а просто ВСЕ другое. И если это любовь, то такая любовь очень редко бывает, наверно, а может и никогда, и все что я про любовь читала, не могло быть про такое просто из-за редкости. (Потом пояснить.)
И да, конечно, девочек тоже... Прямо чувствую, как изо всех сил стараюсь их «не пропускать», ни в коем случае не делать их вторым номером, даже наверно переусердствую иногда. Хотя вообще-то заставлять себя не приходится, они ужасно милые обе, стараются наперегонки меня опекать. Катя особенно, будто хочет мне додать, что когда-то не додала... Но все-таки и я, тоже, «заставляю себя»: отчасти, конечно (попробую разобраться), как бы в благодарность («поделились!»), но больше всего потому, что очень-очень боюсь — боюсь даже тени раздора, пусть сколь угодно воображаемого и немыслимого здесь. Это мой всегдашний инстинкт: бежать малейшего намека на скандал, на чье-то недовольство, это мой «конформизм», а на самом деле такая гипертрофированная стеснительность, или даже брезгливость. Сколько фильмов недосмотрела из-за этого, и хороших, — но «не могу когда орут», проматываю, выключаю, и в книгах даже пропускаю куски иногда. Такой анти-Достоевский. И вот даже здесь, где никто никогда не орет, это же самое вылезло — через страх. Поначалу вообще ходила как по лезвию, все время придумывала за них на себя — вот, мол, «влезла», «захапала себе» и прочая чушь, но вытравить очень трудно... И мне же правда больше доставалось, и достается, как бы honeymoon мой все еще, хотя я так и не знаю, запланированный он или «просто».
А спросить — ну я же знаю, что он ответит: что не «или», а всегда и то и другое, и план и вдохновение. Что нужно и по-настоящему любить и строить это, делать, уравновешивать. Так вот я же и уравновешиваю, к девочкам липну — и искренне, очень с ними хорошо, они уже, наверно, самые близкие мне в жизни... но, конечно, не сравнить. Не сравнить.
Думаю-то я все равно о нем, почти всегда, и вспоминаю, как у нас было, хотя вроде бы было-то только что, и еще будет, как только захочу (ну или почти как только, я уже почти расслабилась насчет очередности, но иногда все-таки дергаюсь). И вот опять себя ловлю: что же я вспоминаю при этом — его самого или как мы с ним? И как отличить? У нас ведь почти все общение в постели или так или иначе в сцеплении, потому что этого совсем не бывает, только когда мы заняты, а тогда и разговаривать тоже заняты. И все равно я его «знаю» намного хуже, чем девочек, даже после всех бесконечных разговоров. Как будто какой-то туман в голове, когда с ним, разучаюсь соображать, и потом такая блаженная звенящая пустота. (Это, кажется, цитата откуда-то.)
Вот он пробежал, я следила из окна, и возбуждение сразу. И что это у меня, пристрастилась к сексу или любовь? Не знаю, и есть ли разница, не понимаю уже. Все смешалось в этом дурдоме Облонских.