Пристрастилась — это, конечно, тоже. Никогда не думала, что можно столько трахаться и не надоедает. И никаких расписаний, именно как приспичит, где угодно может накатить. Иногда раз за разом, просто не оторваться, но может и по нескольку дней ничего не быть, и никто слова не скажет. Тут, наверно, важна всегдашняя готовность, даже и в одежде (из правил: в чем тебя любят, в том и ходи, только сверху прикрой), но, конечно, главное не это. Как они все смотрят друг на друга! И на меня когда посмотрят так — ах... и хочется вот прям сразу.
А с другой стороны, когда желание вспыхивает, то это совсем не обязательно до конца. Просто пообниматься, поласкать, пораздеть, поваляться, первую сладость слизнуть — и вот уже разлетелись по своим делам. И все равно очень сильно встряхивает, сильнее помнятся эти импровизации в неудобных местах, чем целые ночи кувырканий в спальне. Неудовлетворённость удовлетворяет (дурацкое слово, но дайте две), когда встаешь из-за стола чуть голодным. «Не для галочки» это называется у А.Н., хотя ему-то как раз труднее, мужская физиология требует подпись поставить в конце, но он «работает над этим». Одна из его теорий: мы развели в стороны секс и воспроизводство, теперь надо развести секс и оргазм. Не отказаться от оргазма, а сделать управляемым. Делать его когда нужно и когда именно его хочется, а не так чтоб обязательно трепыхаться, пока не получишь, и отдыхать после. Логично, но мне как-то трудно пока, иногда сама себе помогаю и стыжусь этого немножко.
Еще есть огромное количество знаков, на все случаи жизни — жесты, мимика, значки, слова: когда кто-то не уловил из воздуха, из взгляда, из интонации, то есть когда надо дать понять быстро, но не обидев. Я, конечно, набросилась их зубрить, но оказалось, что общепонятных и каждодневных немного, остальные в лучшем случае работают в парах, а иногда и вообще никому, кроме автора, не известны. Катя так и объяснила, довольно жмурясь, она же наш главный символический вулкан и энтузиаст. Плюс кучи вариантов, в зависимости от исполнителя, ситуации, настроения... то есть, вообще-то, непонятно, как это все может работать, но как-то работает. Главные знаки, конечно, «про это»: куча версий «я один» или «мы вдвоем», когда не хочется никого ни в каком виде, потом ограничительные: что можно смотреть, но не трогать, что можно «помогать» — гладить, ласкать, но с краю, не встревать, по крайней мере не сразу, и наконец главный знак — ура, всем всё можно, приходи, налетай, втискивайся, тяни на себя и вообще делай что хочется.
Еще про естественность. Это здесь фетиш, назад к природе, деревенская идиллия на первый взгляд, местами даже дикарская. Но, пожив, начинаешь замечать, что просто многое умело спрятано. Иногда спрятанное раздражает, но многое реально удобно, привыкаешь. Хотя вот к вибраторам попробуй привыкни — они тут везде, но все притворяются чем-то другим или спрятаны во что-то: просто безумие какое-то, ждешь что любой стул проснётся, как только сядешь. И не жужжалки с моторчиками, конечно, а мускульные все, очень живые. Это у Кати был период, неживое как живое, налепила кучу такой мебели и разных штук, и с разными хитрыми триггерами, теперь уж многое забыли даже как включать. Плывем опять по течению: вот будто весь мир вокруг возбужденно колышется, а мы такие ходим с закрытыми глазами и прижимаемся чем придется куда попало <...>
4. OUTSIDE THE ASYLUM (А.Н.)
Здравствуй!
Пожалуйста, не плачь!
А сам слышу твой голос, твоё милое «р», и чуть заднее «ш» после гласных, и почти реву. Слезлив и не стыжусь. Давай плакать вместе. Всё устроится скоро, уже устраивается. <...>
Мы все тебя любим и ждём. _Все_ подчеркнуто три раза, заглавный курсив!
Катя часто про тебя рассказывает. Маша просит передать, что ты очень красивая — и очень наша. (И что, может быть, ты сможешь поучить её программировать.) Она тебе напишет.
И уже всё для тебя готово, вот посмотри. Второй этаж слева от зала, с башенкой — это будешь ты. Внутри мы всё сделали, но это ты пусть увидишь уже здесь, и сама, конечно, сделаешь ещё лучше.
Можно ещё попросить? Пожалуйста, напиши мне на наш _общий_ адрес, то есть как бы разреши читать и отзываться _всем_. Но не всем пиши, а всё равно мне, вообще кому-то одному, но не стесняясь всех. Ты ведь нас уже знаешь. Приватность никто не отнимает, но мы _умеем_ и вместе. Привыкай понемногу.
Ты — чудо.
Теперь про наше «затворничество».
Отрицание настоящего — это легко, и не главное. Просто задёрнуть шторы и читать только хорошее. Всякую чушь — «не знать», с невинной улыбкой типа «а кто это». Но у нас-то другое: у нас проблема не столько с чужим («общим») настоящим, сколько с их _будущим_. Это серьёзнее. От будущего не спрячешься. Не хочешь попасть в чужое будущее — делай своё. И уже не обойтись одной невинностью: надо налегать на руль, надо осмотическое давление создавать изнутри. Попустить и страсти, и злости. Не чтобы бороться с чужим будущим, а чтоб делать прочнее своё. Это единственный способ. Правильное будущее побеждает _само_. Просто — приходит.
Настоящее настоящее — это будущее. В настоящем ничего нельзя поменять, в будущем — всё. Притом же это весь мир, и _все_ в нём есть, и я и ты — и это всё, всё твоё. Как захочешь, так и сделается.
А завязнешь в сегодня — поезд уйдёт, останешься ни с чем. Как попаданцы в прошлое — знаешь, был такой жанр? Сначала восторг, лиса в курятнике, вот я им сейчас мозги-то прочищу... споришь там с Честертоном каким-нибудь, с правыми и левыми, с Фрейдом воюешь (но и ужасаешься его силе вблизи). Обильно публикуешься, ездишь, разоблачаешь, раскрываешь глаза. На сколько-то лет хватит завода, да и результаты будут подпитывать, почему не быть результатам (конечно, не таким, о каких мечталось, но всё-таки). Насколько-то ты будущее приблизишь, спору нет. Но в глазах будет — тоска. И чем дальше, тем хуже. Твой поезд, _настоящий_ твой, ушёл, и не догнать его никогда. Даже не представить, где он сейчас катит. Там твой настольный свет от скорости дрожит! Да, там не поразишь никого прозрениями, не повозишь дурачин мордой об стол, но зато увидишь _новое_, и сама откроешь, уж открытий-то хватит на всех. А «здесь» — «всё понятно», без просвета, «сколько нам ещё идти, отец», «до конца, мать». Нужная тяжёлая работа, обречённость.