Она быстро вытащила из кармана и помахала у него перед носом заготовленной корочкой удостоверения.
— Вам сюда вынести? — Парень явно издевался. — Или к машине доставить? По интересующему делу.
Тут Лив сломалась, она уже ощущала тепло, которым тянуло из избы, и очень хотела войти.
— Слушайте, — миролюбиво и даже почти жалобно произнёсла девушка. — Пустите хоть погреться. Человек вы или кто?
— Я — Савва, — отозвался этот наглый абориген, из чего было непонятно, считает он себя человеком или совсем опровергает эту информацию. Но, по крайней мере, он посторонился, и Лив проскользнула в избу.
— Матвеева, — оказавшись в спасительной уже тёплой прихожей, важно отрекомендовалась Лив. — Оливия.
Савва открыл дверь и пропустил её в комнату. Там было жарко натоплено, горела хоть слабая, мигающая, но электрическая лампочка. Управление представляло собой нечто среднее между офисом сельсовета и жилым домом. Железная кровать, полностью заправленная и даже покрытая клетчатым пледом, покосившийся одежный шкаф, стол, на котором томилась в ожидании употребления подкопчённая дном кастрюля, исходившая духом куриного супа. В сочетании со шкафами, наполненными картонными казёнными папками, обстановка навевала мысль о неоднозначном использовании сего помещения.
Лив огляделась:
— Где я могу начать?
И пытаясь разбудить в парне сочувствие, добавила:
— А то поздно уже. Мы долго к вам ехали. Где Карл Иванович Фарс? Ваш директор где? Главный бухгалтер?
— Сейчас никого нет здесь. — Ответил хозяин неоднозначного помещения, словно удивляясь, что она сама это не видит. — Фарс уехал по срочным делам в город, до завтра его не будет. Бухгалтер, хм... Он же и бухгалтер у нас. Ну, я ещё иногда на подхвате. Рабочие перед сезоном по деревням у родственников отдыхают.
Лив стало ещё более неуютно и печально.
— Так мы же с ним договаривались... Сейчас я, сейчас...
Она выхватила из кармана мобильник, с досадой уставилась на мёртвый экран. Савва тоже кинул полный весёлого сочувствия взгляд на её телефон:
— Здесь ничего, кроме рации Фарса, не ловит... А его нет. Тут сейчас на много километров вокруг, кроме меня, никого нет. Сторожу тут... Может, чем смогу помочь?
Савва указал ей на один из стульев, спросил, наконец-то проникшись её жалким положением:
— Хотите есть?
Лив хотела гордо отказаться, но чувство голода взяло своё, и она кивнула.
— Я сейчас! — сказала ему, и выскочила из избы. С крыльца покричала водителя, который чуть приоткрыв окно джипа, прохрипел напряжённо в ответ:
— Ты пока иди, девонька, я чуть позже.
Лив с чувством выполненного долга вернулась в тепло. Савва уже поставил ещё одну тарелку, и девушка слишком поспешно вычерпала большой ложкой очень вкусный, а главное — горячий, куриный суп. Немного согревшись и насытившись, Лив опомнилась, нахмурила брови и слишком сурово (наверное, от безнадёжности) спросила:
— Ну, хоть что-то вы можете сказать по существу дела?
Тон её сразу стал привычно-официальным. В этих формулировках и устоявшихся канцеляризмах она чувствовала себя как рыба в воде.
— Тогда изложите это ваше...существо.
Он издевался или это только казалось Лив?
— Жители вашего посёлка обратились прямо в приёмную президента с просьбой о защите предпринимателя от штрафных санкций, приводящих к вынужденному прекращению деятельности единственного работодателя в посёлке. Нашу службу попросили разобраться с ситуацией.
Савва хмыкнул:
— Ну, да, ребята письмо писали. Зажали вы, мытари, нашего Фарса со всех сторон, ни вдохнуть, ни пер... выдохнуть рабочему человеку. А он, между прочим, потомственный лесоруб. Его отец валил здесь лес. Я тебе... Извини, Матвеева, имя не запомнил...
— Оливия, — кивнула девушка, благосклонно пропуская мимо ушей фамильярное «ты».
— Так вот что я тебе расскажу про нашего хозяина. Если бы не он, не было бы уже Пихтовки. Как есть, не было бы. Когда леспромхоз организовал совместное предприятие «Китайлес», наш Фарс, бывший начальник участка Остинского, решил ставить на ноги свое дело. Организовали хозяйство, работали сначала семьёй. Объёмы были небольшие, четыре человека вполне справлялись. А потом, два года назад, когда «Китайлес» сократил производство, а вместе с ним и рабочих, к Фарсу стали подходить безработные жители Пихтовки. Кто-то, конечно, к родственникам то в деревню, то в город уехал. Но вот видишь ли... как тебя, наложница? Ещё раз извини, имя у тебя уж очень странное.
— Оливия, — гаркнула Лив. — Как оливка в банке. Знаешь, такие маринованные оливки в банках продаются? Маленькие и кругленькие. Зеленые.
— Ну, пусть будет Оливка, — пожал плечами рассудительный Савва.
— Не Оливка! — возмутилась девушка. — Оливия! Запомни, пожалуйста, раз уж нам с тобой все равно здесь разговоры разговаривать.
— Я запомню, — убежденно сказал Савва, и сразу же стало понятно, что он не запомнит. — В общем, если закроют Фарса, то жизни тут никакой не будет. Много людей пострадает. Куда им идти, на что жить, вы там в своей конторе не думаете?
Лив судорожно соображала, что ей делать. Дожидаться хозяина или возвращаться? Ночевать здесь очень не хотелось. Вот не хотелось прямо до нервных судорог.
— Почему вы тут в своей глуши остались? — рассеянно думая о своем, произнёсла она. — Ну, развалилось всё, подумаешь... Мало разве мест, где лучше, чем в вашем медвежьем углу? Наш водитель, Алексеич, откуда-то из этих краёв. Тоже, кажется, из семьи лесорубов. Сейчас живет в городе, нормально работает, прилично получает.
— Да, ладно...
Савва поднялся с табурета, прошелся по комнате взад-вперёд, остановился перед сидящей девушкой и в упор посмотрел на неё.
— А ты понимаешь, что такое, когда в тебе кровь целой династии лесорубов бродит? Это же занятие такое древнее, что, поди, не вспомнишь, кто первым лесорубом был. Так же, как первым каменщиком, плотником. Что твой город? Пустышка.
Слова его стали тугими, он вдавливал фразы в девушку, словно думая, что она их, таким образом, лучше поймет и надолго запомнит.
— «Привыкли руки к топору», — тихонько пробормотала Лив, откуда-то возникшие в ней строчки. Она испугалась, что вышло насмешливо, но, казалось, Савва не услышал.
— Посёлок уже умирал один раз. Люди тогда стали к Фарсу проситься, он-то всегда нормально работал. Жалко ему людей стало. Он ещё лес взял в аренду. Ты знаешь, какая головная боль у нас взять лес в аренду? А он взял. Ещё и расширяться стал. Закупили мы станки, трактор, пилораму, всё у частника, конечно, с рук. И вот из-за этого у Фарса начались проблемы с вашей службой. Документов на приобретение нет? Нет. И всю технику, которую он закупал, выкинули из затрат. А он же расширялся, не себе во двор инструмент тащил, огороды пахать. Для предприятия закупал, создавал рабочие места. А перед вашими мытарями статья Налогового кодекса, они на неё смотрят: нарушение. И много ещё всяких моментов.
— Перед кем? — не поняла Лив.
— Что перед кем? — Савва на полуслове осекся от её вопроса.
— Перед кем статья Налогового кодекса? Ты сказал «перед вашими...».
— А, — парень махнул рукой. — Мытарями. Вы же дань с работающего народа собираете? Собираете. Значит, как есть, мытари. Или тебе больше нравится, чтобы тебя называли наложницей?
Лив оскорбилась:
— Я, молодой человек, ничего у вас не собираю. И моя миссия — соблюдение и защита прав, как государства, так и налогоплательщика. То есть обеспечение баланса публичных и частных интересов.
— Да какие интересы? Вот ты... наложница... Кому от ваших интересов лучше будет? В чем справедливость? Например, Фарс через посредника продаёт пиломатериал. Приезжает скупщик, хозяин им этот пиломатериал отпускает, записывает в накладной. Посредник везёт пиломатериал и в городе сдает организациям. У Фарса счет-фактура на посредника написана, а деньги приходят с завода, где товар продан. То есть в накладных написана одна организация, а деньги идут с другой. Он продал материала на восемьсот тысяч рублей, ваши мытари ему эти восемьсот тысяч опять приплюсовывают к прибыли. В результате прибыль больше, чем продано продукции. Такое разве может быть в лесной промышленности?