Я усмехнулась, поймала взгляд одного из самых настойчивых ухажёров (который до этого совершенно не обращал на меня внимания) и призывно улыбнулась.
Людей тянет к демонам, неосознанно, но очень сильно. На парне был амулет местной ведьмы, железная руна – комариный укус для меня – и он вспыхнул лишь один раз: когда последний закатный луч заиграл на нём. А потом солнце погасло – и парень был мой.
Заодно я увела и его друзей – не потому, что хотела помочь подругам Елены, а потому, что забрать немного силы у случайных мужчин всегда сладко для демона. Но наслаждалась я всё равно одним – это почти как попробовать каждого блюда на пиру понемножку, но остановиться на том, что понравилось больше.
Мы целовались за каким-то лотком, кажется, с заморскими тканями, и не особенно скрывались – кого мне было бояться? Я выпила его жизненной силы ровно столько, сколько требовалось для удовольствия, не переходящего в экстаз – и оставила потом незадачливого ухажёра без сознания у всё того же лотка. Мне было хорошо и для полного счастья не хватало только возможности у всех на виду расправить крылья и взлететь в загорающееся звёздами небо. Впрочем, за удовольствие всегда приходится платить – даже демонам.
Поздно ночью, уже вернувшись в школу, мы с Еленой лежали на крыше каминного зала и глядели всё на те же звёзды. Елена казалась свечой в окружающей её зыбкой синеве – и действительно светилась: молодостью, непокорством, задором. Очень вкусно и очень желанно – куда притягательнее того крестьянина с руной-амулетом.
– Ты целовалась, – сказала Елена вдруг, искоса глядя на меня. – На ярмарке. С парнем, который тебя позвал. И… и не только с ним. Да?
Я улыбнулась – конечно, её подруги, ревновавшие принцессу ко мне, всё ей рассказали.
– Как это? – спросила чуть погодя Елена, жадно глядя на меня. – Ты правда целовалась? По-настоящему?
Я спрятала улыбку. Наивная девочка…
– В губы?
Я кивнула и, больше не сдерживаясь, снова улыбнулась.
– И с… с языком?
Рассмеявшись, я потянулась, подцепила её рыжую прядку. Шелковистая и яркая, как огонь в ночи. Не буду лгать, мне хотелось выпить Елену за те месяцы нашего «договора» – и не раз.
Но живой она мне нравилась больше.
– И не только с ним я целовалась, принцесса…
Елена судорожно вздохнула, но взгляд отводить не стала. Я видела, какой огонь горит в её глазах, и понимала, какие мысли будоражат её юную невинную голову. А ещё знала, что в будущем принцесса Елена распустится, как роза, только не стыдливо-белая, а алая, как кровь. С ней рядом будет много мотыльков-ухажёров…
– Как ты это делаешь, Сэл?
– О, принцесса, это же совсем легко. Сначала ты обнимаешь его за шею или кладёшь руки на плечи. Потом касаешься губами его губ…
– Сэл, хватит! Я же не об этом!.. Как ты это делаешь с такой… с твоей… ты же совсем не красивая, Сэл!
Я тихо рассмеялась.
– Красота не главное, принцесса. Главное – как себя вести. Я просто смотрю на понравившегося мне мужчину, и он идёт за мной.
– Ну конечно, – помолчав, кивнула Елена, – ты же демон…
– Нет, принцесса, это не магия. Ты тоже так делаешь. Ты ведь тоже веселилась сегодня.
Елена усмехнулась.
– Но я бы не дала себя поцеловать! А вдруг он бы… Хотя… он настаивал. Знаешь, Сэл, был такой момент…
Я знала: мне пришлось слегка охладить пыл этого «настаивающего». Моя принцесса играла с огнём, не понимая, что крестьянские парни не то, что дворяне. Вторые, даже в пылу страсти, всё-таки смутно понимают, с кем получают удовольствие. Первые же его просто получают.
– Сэл, скажи – целоваться приятно?
– Очень, – улыбнулась я. – Хочешь попробовать? – и в шутку потянулась к ней.
– Сэл, ты что, я же девушка!
– Ну и что?
Принцесса расхохоталась, точно я сказала что-то смешное.
– Тебе шестнадцать, Елена, ты уже достаточно взрослая, – в древности в её возрасте девушки уже имели выводок детишек. – Ты бы могла менять мужчин, как перчатки, – заметила я. – Зачем же ты носишься со своей невинностью, как с писанной торбой?
Елена не стала говорить, что принцесса должна быть примером для подданных – непорочная дева, ни-ни до свадьбы. Мы обе не раз смеялись над этими «предрассудками».
– Ты не понимаешь, Сэл. Мой первый поцелуй должен быть особенным. И первый раз – тоже…
Я усмехнулась – она верила в то, что говорила. Но я чувствовала и огонёк любопытства, разгорающийся всё ярче. Елене хотелось попробовать. Хотелось эксперимента, как алхимику – узнать, как поведёт себя новое вещество.
– Значит, только взгляд, Сэл?
– Да, принцесса.
– Хм.
На следующий день Елену, конечно, наказали. Весть о побеге принцессы облетела всю школу, учителя недовольно косились на виновницу, но помалкивали: никто из них не имел титул достаточно высокий, чтобы открыто порицать дочь королевского рода. Они делали это исподволь: более тщательно, чем обычно проверили домашнюю работу, задержали молитву проповедью о послушании и кротости, вызвали на дискуссию о юридическом устройстве Силии, спросили заученные законы близлежащих королевств… Елена училась играючи, поэтому для неё всё это было, как та руна-амулет – для меня. Её подругам доставалось тоже, но меньше, меня же и вовсе не замечали.
Обеда принцессу лишили по приказу директрисы, которая к концу дня вызвала Елену для объявления наказания.
Принцесса сидела в её кабинете – с пяльцами у окна, на низеньком неудобном табурете – и с вежливым вниманием вышивала модные нынче в Силии кантонские астры. Цветы пламенели на девственно белом бархате, как кровь на брачных простынях.
Директриса, овдовевшая герцогиня Сивельская, дальняя родственница королевской семьи, восседала в массивном кресле, обитом крашеной кожей с фантастическим узором золотыми нитями. Строгая, сухая, как щепка, дама, она рассматривала принцессу в монокль и цедила слова, как сцеживала бы яд с клыков кобры. Слова «преступление», «возмутительно» и «оскорбление блистательного рода» падали, но куда-то мимо принцессы. Елена за всё время обличительного монолога не повела даже бровью.
Мысленно она весело обсуждала директрису со мной:
«Сэл, как думаешь, она действительно такая ханжа, как выглядит?»
Упакованная в сине-чёрное бархатное платье, как в футляр, директриса действительно имела вид строгий и неприступный. В душе у таких, в бездонных топях, водятся сотни и сотни чертей…
«На вид – да. Но по ночам, в обстановке глубокой секретности она посещает учителя ромульского».
«Этого носатого толстяка? Он же её раздавит»
Я усмехнулась. Принцесса ещё не догадывалась о всех тонкостях процесса, которому предавались директриса с профессором. Просвещать я её не собиралась, но пару картинок передала – и они расцвели в её воображении, как ядовитая росянка.
«Господи, Сэл! Это отвратительно!»
«На самом деле, весьма и весьма приятно…»
«Сэл, довольно! Ты меня искушаешь»
Снова усмешка.
«Я демон – мне вашим богом предначертано искушать».
Принцесса у окна вздохнула. Как могло показаться со стороны – покаянно. Директриса, пытавшаяся отдышаться после гневной тирады, одобрительно улыбнулась. Елена тоже послала ей улыбку и посмотрела очень многозначительно.
– Вы будете поститься три дня и три ночи, начиная с сегодняшней, юная леди! – подвела итог директриса. – Дабы очиститься, и чтобы демон, отравляющий вас, не получал больше греховной пищи.
Принцесса с явным трудом удержалась от усмешки и покосилась на меня.
«Сэл, как у тебя с греховной пищей?»
«Не переживай, принцесса, ужин ждёт тебя в спальне»
«Чудесно, я голодная, как чёрт. Господи, когда эта фанатичка уже заткнётся!» – принцесса имела обыкновение выражаться… не совсем по-королевски, когда нервничала или уставала.
Но директриса не успокоилась, пока не прочитала весь стих из жития Святого Паула, говоривший о сдержанности и смирении. И только после этого Елену отпустили.
В спальне принцесса набросилась на еду, забыв заодно и про манеры. Я часто баловала её блюдами со стола короля: запечённые куропатки, фаршированные яблоками гуси, утиный паштет и, конечно же, сахарные фигурки. Порой Елена жаловалась, что потолстеет – но вкусно поесть она обожала куда сильнее, чем следить за фигурой.