Воланд обрушивается на Москву, как бич Божий. Он карает бюрократов, разгильдяев, взяточников и проходимцев. Но, как писал Лакшин, «апофеоз карательной миссии Воланда - преследование им ябедников и соглядатаев». В терминах 60-х миссия Воланда могла быть приравнена к разоблачению Сталина. Хотя такие простодушные аналогии и не делались, их подразумевали.
Однако такой трактовке Воланда отчаянно сопротивлялся сам роман. Достаточно прочесть эпилог, чтобы убедиться, что вся деятельность Воланда по искоренению пороков оказалась абсолютно бесплодной: ничто не изменилось в Москве. Только поменялись местами бесчисленные Лиходеевы, Семплеяровы, Алоизии Могарычи. Если Воланд пришел в Москву, чтобы карать головотяпов и разгильдяев, то приходится признать, что миссию свою он провалил.
И это совершенно естественно. Воланд и его свита действуют в Москве по законам Москвы же. Они подсовывают доллары Никанору Босому, избивают Варенуху, искушают обывателей фальшивыми червонцами. Как бы фантастичны ни были их приемы, они вполне соответствуют жизни булгаковской Москвы. Да и борются они с пороками заодно с милицией. Разве не ее дело следить за преступниками?
Но ни милиция, ни Воланд не смогли преодолеть вязкость московской среды: она вышла победительницей.
Правда, Воланд освобождает Мастера из лечебницы. Но и этот акт, по сути, не нарушает законов. Не зря Коровьев так щепетильно соблюдает правила прописки.
И окончательная судьба судьбы Мастера и Маргариты решается не самим Воландом, а благодаря вмешательству Иешуа. Как говорит Воланд, «каждое ведомство должно заниматься своим делом».
Да и не слишком ли пышен, не слишком ли роскошен облик Воланда и его обиход? Излишество, граничащее с мещанством, отличает и убранство квартиры №50, и бал с бассейнами коньяка и фонтанами шампанского. Обо всем этом мог бы мечтать какой-нибудь Жорж Бенгальский. Но вряд ли Булгакову, с его воспеванием интеллигентного, «турбинско- го» быта, так уж импонировала эта варварская роскошь. Вспомним, что Иешуа и Мастер лишены вещей.
Воланд произносит в романе ряд ключевых фраз: «Никогда и ничего не просите», «Что бы делало добро, если б не было зла». Но все они отражают именно авторское понимание мировой справедливости и не имеют отношения к непосредственной деятельности Воланда в Москве.
Воланд представляет неотъемлемую часть справедливости - зло. Но он же воплощает и идею его бессилия. Даже восстановление романа Мастера не имеет отношения к Волан- ду. Если рукописи не горят, они не горят вообще - вмешивается дьявол в их судьбу или нет.
Казалось бы, естественный антагонист Воланда - Иешуа. Но первые читатели романа понимали их скорее как союзников. Не станет же проповедник абсолютного добра защищать ябедников и соглядатаев. Хотя, конечно, именно это и соответствовало бы взглядам Иешуа.Как ни доставалось безобидному философу от критиков за абстрактный гуманизм, обаяние Иешуа так велико, что именно в нем многие видели главного героя книги.
Правильно писал архиепископ Иоанн, что в булгаковском парафразе Евангелия советские безбожники открывали для себя христианские истины. Причем часто не делая различия между героем романа Иешуа Га-Ноцри и Иисусом Христом, героем другой все же истории.
Иешуа - идеолог. Он ценой жизни отстаивает свое кредо: «Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть». (Впрочем, даже эта классическая формула еще не противоречила представлениям о бесклассовом обществе, где власть отомрет за ненадобностью.)
При этом Иешуа - писатель. Его орудие - слово. Им он добивается главных результатов: обращения в свою веру мытаря Левия Матвея и прокуратора Понтия Пилата.
Однако, произошло ли это обращение на самом деле? Из справедливого наблюдения Э. Проффер следует, что Левий Матвей стал фанатиком, извратившим в своих записях учение Иешуа, а Пилат, находящийся под влиянием личности философа, совершает поступок, в корне противоречащий доктрине Иешуа, - убийство Иуды.
Лакшин писал, что «образ Иешуа у Булгакова воплощает в себе свободную деятельность вообще». Но деятельность эта так же бесплодна, как поступки Воланда. Булгаков лишает Иешуа апостолов, которые перевернут мир. Голый беспощадный свет, в котором существует абсолютное добро Иешуа, еще не есть царство мировой справедливости. Свет Иешуа и тьма Воланда - полюса вселенской гармонии. Но каждый из них в отдельности еще не представляет целого.
На вопрос Пилата «что есть истина» Иешуа отвечает только догадкой о болезни прокуратора. Но так мог бы ответить и Воланд. Иешуа отклоняется от прямого ответа на прямой вопрос, потому что у Булгакова он распоряжается только частью истины.
Злободневное прочтение романа подсказывало еще одну кандидатуру в главные герои - Понтия Пилата. Ведь именно о нем написан роман мастера. Именно к нему относится прямая инвектива самого Булгакова - знаменитые слова о трусости.
Проблема соучастия в преступлениях была, пожалуй, самой сложной из всех, которые ставили 60-е перед русской интеллигенцией. Кто виноват: Сталин, инородцы, советская власть - или ответственность несет каждый? Степень личной ответственности - вот краеугольный камень любой историософской модели советского общества.
Русская литература до сих пор не смогла разрешить эту проблему. Но ближе всех к ответу, казалось, подошел Булгаков, заклеймивший Пилата как труса и предателя.
В булгаковской этике верность - вершина добродетели. Постоянство убеждений - единственное, что может противостоять хаосу, убеждений не имеющему вовсе. Об этом ясно говорил еще нравственный кодекс Турбиных. Не тираны, а предатели отвечают за зло, творящееся в мире. Потому что предателям есть что предавать. Они способны отличить добро от зла; они знают, что делают.
Понтий Пилат тоже знает, что делает. Он вообще самый умный человек в книге. В каком-то смысле именно Пилат является антагонистом Иешуа. Только он способен оценить глубину и силу его учения. Иешуа и Пилат чувствуют друг в друге достойных соперников. Им есть о чем поговорить. Единственное, о чем просит осужденный потомками прокуратор, - это о возможности доспорить с Иешуа. Именно этой беседой и заканчиваются их отношения, хотя результат спора остался за границами книги.
Пилат - предатель, но не потому, что, став единомышленником Иешуа, тем не менее, послал его на казнь. Предательство состоит в том, что он не дал Иешуа договорить. Пилат прекращает идеологический спор грубой силой. В этом его роковая ошибка, ставшая преступлением.
Но это преступление целиком вытекает из философии прокуратора. Пилат, в отличие от идеалиста Иешуа, - реалист. Если один верит, что «настанет царство истины», то другой считает, что «оно не настанет никогда».
Пилат лучше знает природу и человека, и общества. Он считает утопию Иешуа не только бессмысленной, но и вредной: она порождает мучеников, а не философов. Сам он верит в силу компромисса между злом и добром, который делает условия человеческого существования приемлемыми.
То, что Иешуа компромисс отвергает, вынуждает Пилата к выбору между предательством и самопожертвованием.Следуя своим убеждениям, он выбирает предательство. Но подвиг Иешуа не проходит для Пилата бесследно. Дав свершиться казни, прокуратор мечтает сделать ее несуществовавшей, мечтает переубедить Иешуа, как тот хотел переубедить Пилата. В книге этого не удалось сделать ни тому, ни другому. Их диалог так и продолжается на вечной лунной дороге.
Хотя роман Булгакова называется «Мастер и Маргарита», сам Мастер меньше всех годится в главные герои. Только огромной натяжкой можно объяснить заключение критика о полюсах «зла и добра, занимаемых соответственно сатаной и Мастером».
Чтобы объяснить загадочную ущербность этого образа, часто рассматривали мастера в паре с Иешуа. Это уже не параллель, а симбиоз, благодаря которому бледность одного героя дополняется яркостью другого.
Вообще, вся система двойников (Мастер - Иешуа, Пилат - Латунский, Матвей - Бездомный) хороша только до тех пор, пока текст воспринимался как аллегория советской действительности, написанная эзоповым языком. Однако, как только узость такой трактовки стала очевидной (в первую очередь, благодаря воздействию самого Булгакова), загадка образа Мастера стала опять неразрешимой.