Я стояла на лесной поляне с неведомым оружием в руках. Блестящий ствол причудливого мушкета выцеливал портрет хорошо одетого мальчика для удовольствий. Портрет настолько дорогой, что сама только мысль о выстреле казалась безумным расточительством. Но рядом стояли ещё несколько портретов, уже изуродованные картечью. Что за магия требовала настолько дорогого ритуала, и кого так проклинал стрелок, я боялась даже подумать. К счастью, узнать это мне так и не довелось.
Момент выстрела я не увидела. Вместо него перед глазами встала иная картина. Серая громада каменного форта, словно залитое неведомым жидким камнем идеально ровное пространство у его подножия, несколько похожих на конусы деревьев — и старый опытный воин без оружия в причудливой и непрактичной одежде.
— После того, как неокрепший молокосос полностью утонет в дешёвой выпивке, — каждая фраза обильно перемежалась грязными ругательствами, — и отыщет самую грязную проститутку в городе…
По соседству раздавались негромкие смешки. Я почему-то вспомнила, как отец распекал молодых воинов, которые решили без дозволения совета отправиться в набег за лошадьми, но добрались незамеченными только до нашего же сторожевого разъезда.
— Приволочёт её сюда, и с криками, что это его жена, — смешки перешли в сдавленный хохот, — будет тащить её к себе в казарму даже без мысли о том, какие болячки от неё можно подцепить…
Эта невинная фраза старого вояки отправила меня ещё глубже, в самые потаённые уголки чужой памяти. Я оказалась на измятой кровати в тесной комнате с низким потолком. Тихо играла незнакомая музыка, чуть в стороне горел белым колдовским светом загадочный ночник, а в руках у меня выгибалось послушное каждой моей прихоти тело.
Женское тело.
Это стало последней каплей. Я рванулась, и наконец-то высвободилась из липкой паутины чуждых воспоминаний. Два разума повисли среди небытия. Один мой, а второй…
— Это было круто, — слова разбегались в голове и упрямо не хотели собираться в законченные фразы. — Хотя кое-что из моих воспоминаний могла бы и не трогать.
Мы валялись на земле рядом с могилой. Выглядел оплывший холмик земли так, будто прошло уже лет двадцать. Его целиком закрывала густая поросль травы, и редкие степные цветы.
— Так получилось, — в коротком смешке Ирги прозвучали явные истерические нотки.
— Оно и видно, — прокомментировал я. — А всех моих баб из памяти выудить — оно тоже само получилось?
— Ну, — лицо Ирги приобрело странный баклажанный оттенок. — Я…
— Да ты никак покраснела? — я приподнялся на локте, и тут же об этом пожалел.
— Я не хотела, — у Ирги тоже появились некоторые проблемы с речью. — Ну, то есть, ну, ты сам уже знаешь всё, да?
Конечно, я знал. Куда лучше, чем хотелось. Чужих воспоминаний мне отсыпали более чем достаточно, со всеми неаппетитными подробностями. Покойной семейке, оказывается, ещё повезло. Да и ужину их, в целом, тоже. Фантазией местных жителей боги не обделили. Впрочем, это у Ирги шло по разделу повседневной бытовухи. Действительно плохие воспоминания у неё выглядели совсем иначе.
Доводилось ли кому-нибудь в полной мере осознать, что на самом деле испытывает девушка, которой уже хочется отправиться на вечернюю прогулку на празднике весны с каким-нибудь симпатичным юношей и вернуться только под утро, но ей нельзя?
Мне вот довелось. Теперь.
— У нас в таких случаях, — жестокая подколка прозвучала будто сама по себе, — вспоминают одну старую пословицу.
— Какую? — виновато спросила Ирга.
— После всего, что произошло, — безжалостно сказал я, — честные люди просто обязаны пожениться!
— Значит, поженимся, — невозмутимо согласилась Ирга.