— Нет крепости, которую нельзя было бы взять, при отчаянной храбрости войска и при колоссальной жертве людьми, но Порт-Артур построен по последнему слову фортификационной науки и в этом смысле действительно может быть назван неприступным. Это подтвердил такой военный авторитет, как генерал Куропаткин, который осматривал его ещё задолго до войны и в честь которого назван один из построенных там люнетов.
По поводу телеграммы из Парижа о том, что будто бы граф Келлер с большим количеством войска идёт на выручку Порт-Артура, мои собеседники выразили сильное сомнение в верности этого известия.
— Порт-Артур может выдержать осаду в течение целого года.
Разговор перешёл на хунхузов и образ действия китайцев.
— Несомненно, — сказал полковник Леш, — что среди так называемых хунхузов есть китайские солдаты, которые действуют с разрешения начальства… Это старая песня, ведь этот генерал Ма был помощником генерала Шу, с которым мы дрались в 1900 году. Он умер в плену в Иркутске. Ведь когда мы прибыли тогда в Китай, все эти так называемые «боксёры» или «большие кулаки» разбежались, и нам пришлось иметь дело с китайскими регулярными войсками, которые именовались «мятежными». Так мы и писали, а между тем, находили в захваченных обозах «императорские манифесты», в которых «сын неба» объявлял войну всем европейцам. Таков китайский мятеж «по императорскому манифесту». Эта же история, видимо, повторяется и теперь с якобы хунхузами.
Утром 18 мая, переехали величественный мост, через не менее величественную Волгу в Саратовской губернии.
У моста караул, состоящий из роты местного полка, с офицером во главе.
На Волге у моста целая флотилия лодок с солдатами, — они осматривают приближающиеся к мосту баржи и пароходы и пропускают их под мост только после тщательного осмотра.
Такие же, но не столь многочисленные караулы с унтер-офицерами во главе стоят и дальше у каждого, даже маленького мостика.
Построены для этого караульные домики и разбиты палатки.
Едем дальше по Самарской и Уфимской губернии, местность гористая, пустынная, кое-где попадаются татарские селения с мечетями, татары толкутся на станциях в белых поярковых шляпах.
Они осматривают наш поезд и всех нас, широко улыбаясь.
Татарские деревни очень неказисты, но попадающиеся изредка по пути русские посёлки ещё хуже: развалившиеся мазанки, полуприкрытые крышами из прогнившей соломы.
То и дело обгоняем воинские поезда.
Вид у солдат бодрый, здоровый, попадаются бородачи в летах — это запасные.
Слышится весёлый говор, смех, вызванный удачно сказанным метким словом, или прибауткою, вот разносится по степи, эхом откликаясь в горах, бравая русская, или специально солдатская песня.
С какою-то особою силою укрепляется в душе вера в мощь русского народа, сыны которого с таким, не только спокойным, но прямо радостным настроением идут помериться силами с врагами своего отечества, положить, если нужно, за последнее свои головы.
В этой естественной удали русского солдата, нет ни малейшей рисовки, это простое обычное настроение людей, не знающих страха и презирающих опасность, а это настроение — залог победы.
— Наш солдат — золотой солдат! — сказал мне подполковник Томашевский, о котором я уже упоминал. — Надо только уметь с ним обращаться… Его надо беречь, так как сам себя он не бережёт…
Трогательная сцена разыгралась при остановке в Пензе, где мы настигли первый воинский поезд.
Полковника Леш радостно приветствовал один из запасных нижних чинов, призванных на действительную службу.
Он был, как оказалось, фельдфебелем в роте, когда полковник Леш был штабс-капитаном.