— Почему? — наивно удивился Сырцов. — Я тут к любой работе привык, как-нибудь сезон перетерплю.
— Да не в этом дело! — с досадой воскликнул капитан. — Перетерпит он… Ты видел, как они здесь живут? Бараки — хуже чем у нас в зоне. В каждой комнате по десять-двенадцать гавриков. Спят посменно. Подошла твоя очередь отдыхать, а рядом пьянка идет или в карты режутся. Одна баба на бригаду, жрать им готовит, и та с недолеченным триппером. А по последним пятницам месяца якуты в такие поселки не заглядывают, — насмешливым тоном дополнил капитан. — Себе дороже выходит… Если ты даже и выдержишь сезон такой жизни и тебе удастся крупно заработать, с деньгами тебя отсюда не выпустят, — предупреждающе поднял палец вверх капитан. — Не ты первый… В лучшем случае разрешат билет на самолет взять. А могут и вообще еще до аэропорта голову оторвать. Нет, тебе это не подойдет! — убежденно сказал капитан. — Ты же человек с высшим образованием и сидишь фактически за ерунду, — с укоризной напомнил он. — Я понимаю: не повезло. Но ведь дело уже к концу идет, зачем же добровольно опять в каторжное дерьмо окунаться? Ты подумай хорошенько, — посоветовал опер, — время еще есть. А тут с тобой, я думаю, ничего пока плохого не случится, — ободрил его Зимников. — В расконвоированной бригаде — не на общих работах, да и барак у вас отдельный, сами себе хозяева, никакой пахан свою волю не навяжет.
Сырцов промолчал, часто и жадно затягиваясь сигаретным дымом.
— Я вот о чем хотел спросить, — продолжил беседу капитан, прищурив от табачного дыма карие глаза. — Срок у тебя вроде бы небольшой, судимость первая, а почему-то все время из лагеря в лагерь перебрасывают. В чем дело?
— Ну, не все время, — не согласился с опером Сырцов. — За два года — второй раз. А причина… В первом лагере жена начальника режима откуда-то узнала, что я прилично английским и немецким владею, и захотела, чтобы я с ней позанимался…
— Откуда-то… — иронично повторил Зимников, прервав собеседника. — От мужа и узнала! — уверенно предположил он. — А зачем ей эти занятия были нужны? Куда-нибудь хотела поступать учиться?
— Навряд ли… — качнул головой Сырцов, с сожалением туша догоревший окурок в пепельнице. — Ей уже, по-моему, давно за тридцать перевалило, старше меня, и двое детей в школу ходят. Куда же тут поступать? — усмехнулся Сергей Григорьевич. — Может, раньше, до замужества, недоучилась где-нибудь, — предположил он, — а тут видит, что дичает, ну и решила освежить знания.
— От такой службы одичаешь, — согласился капитан с этой версией. — Не поймешь, кто сидит: зеки или ты, — начал он зло разминать очередную сигарету. — Только они по одну сторону «колючки», а мы — по другую. Зек отсидел свой срок и — на волю. А ты терпи тут пожизненно! — сломал капитан сигарету. — Ладно, рассказывай дальше, — с досадой бросил он обломки сигареты в пепельницу.
— Рассказывать особенно не о чем, — слегка пожал плечами Сырцов. — Позанимался я с ней несколько раз, а тут этап в другой лагерь сколачивали, ну начальник режима и воткнул меня туда.
— Понятно, — откинулся на спинку стула капитан. — Приревновал, значит, — высказал он догадку.
— Может быть, я не спрашивал, — отозвался Сергей Григорьевич. — Мне один черт, где сидеть. Собрал котомку, перебросил через плечо и — в строй. Да оно даже и лучше, что так вышло, а то на меня в бригаде уже коситься начали: все на работу, а я два раза в неделю в бухгалтерию с ней заниматься. Кому это понравится?
— Да-а… — неопределенно протянул капитан. — Он что, намного старше тебя был или рожей не вышел?
— Кто, начальник режима? Нормальный мужик, — ответил Сырцов, — и возраст для нее подходящий: лет тридцать пять, не больше. Если и приревновал, не знаю, что ему за блажь в голову ударила: я же с ней на виду у всех в бухгалтерии занимался. Причем днем, — с недоумением пожал плечами Сергей Григорьевич.
— Ладно, черт с ней, с этой студенткой, — решил капитан. — А из второго лагеря в нашу зону почему тебя перевели? У них ведь там полегче и климат не такой сволочной!
— На этот раз вообще все просто было, — ответил Сырцов. — Не успел я толком освоиться, вызывают в комендатуру и приказывают шмотки собирать. Оказывается, у них уже сидит мой подельник, а в одной зоне запрещено держать нескольких человек, проходивших по одному делу. Я его, правда, и не увидел. Такой же опер, как вы, докопался. Только он в майорском звании, — дополнил Сырцов.
— Знаю я его, — слегка поморщился Зимников, — встречался на совещаниях. Скользкий человек! — презрительно охарактеризовал капитан своего собрата по профессии. — Собственную мать в смертных грехах подозревает. Вообще-то и винить его в этом… — задумчиво сказал капитан, вставая со своего места. — Работа такая: если зверем не будешь, то самого съедят.
Поскрипывая сапогами, Зимников прошел к жаркой печи, налил две эмалированные кружки крепкого чая и вернулся к столу. Одну из них поставил перед своим собеседником. Сев на свое место, достал из ящика стола горсть квадратных кубиков рафинада и выложил их на столешницу.
— Ложечек не держу, — сообщил капитан, — так что придется вприкуску. Тоже дичаю понемногу, — криво, уголком рта улыбнулся он, — впору английским манерам обучаться.
«Чего это вдруг так обхаживает меня? — с недоумением подумал Сырцов. — В штатные сексоты думает завербовать? Так уже поздно: у меня срок скоро кончается. И толку от меня мало: в общем бараке я не живу, а в нашей бригаде в побег никого калачом не заманишь. Про Кутая он, видно, и без меня знает». Но кружку крепкого, душистого чая взял с молчаливой благодарностью и, обжигаясь, стал торопливо глотать терпкую до горечи жидкость, словно ее живительным теплом можно было запастись впрок, перед грядущими трескучими морозами.
— А сахар? — односложно спросил капитан, откусывая крепкими зубами хрустящую сладость.
— Да я только недавно поужинал, — отозвался Сырцов. Но вспомнив, что завтра, после призывного свиста бригадира придется глотать пустую горькую жидкость, пропахшую дымом костра, взял со стола несколько кубиков рафинада и предусмотрительно спрятал их в карман заношенного бушлата.
— Последний вопрос, — отставил капитан в сторону пустую кружку. — За что, конкретно, ты сидишь? Статья и выписка из постановления суда — это еще не вся картина. Это ее фрагмент… Вернее эскиз, понятный только одному автору. А в нашем деле у картины всегда два соавтора: судья и зек. Так вот, я хочу от тебя услышать дополнение к эскизу судьи. Только коротко, — взглянул на наручные часы капитан, — времени у нас в обрез.