Посвящается Ларри Киршбауму – добро пожаловать на борт.
Когда Джон Дортмундер, облегчившись, вышел из «Пойнтеров» и вернулся в главный зал «Бар и Гриль» на Амстердам авеню, было уже начало одиннадцатого очередного ноябрьского вечера, но самое удивительное заключалось в том, что его окружила невероятная тишина. Что особенно контрастировало с тем шумом и гамом, который царил, когда он выходил из зала. А теперь тишь. Ни слова, ни звука. Завсегдатаи все склонились над своими бокалами, практикуя в то же время взгляд за тысячу ярдов, а дамы, которые были далеко не завсегдатаями, очевидно, задумались по поводу домашних закаток. Даже Энди Келп, который делил с Дортмундером бурбон в конце бара, пока они ждали остальных парней из своей группы, теперь, казалось, глубоко задумался над рифмой к слову «серебро». В общем и целом все выглядело так, будто все посетители переживали некий внутренний монолог.
Дортмундеру понадобилась одна и шесть семнадцатых секунды, чтобы понять, что успело поменяться за время его отсутствия. За столиком на диванчике, за который практически никто никогда не садился, тот, что у самого входа, теперь сидел человек, который пил что-то из высокого прозрачного стакана, наполненного льдом и пузырьками, что, скорее всего, было содовой, и что, скорее всего, означало, что напиток безалкогольный. Этот человек, мужчина, лет сорока пяти, который, видимо, до сих пор еще позволял своей бабушке остригать его черные волосы, был скорее в неком смутном рассеянном состоянии, что говорило о том, что внутреннего монолога у него не было, а скорее это было внимательное вслушивание.
Это точно был коп, хоть и одет он был в то, что он, видимо, верил, было гражданской одеждой: бесформенная блестящая старая черная куртка, изумрудно-зеленая рубашка-поло и бесформенные штаны цвета хаки. Он также, похоже, верил, что любой коп мужского пола должен иметь несколько выпуклостей посередине, желательно размером с мешок картошки, для того, чтобы удобнее было цеплять ремень со всякими приспособлениями, и таким образом любой среднестатистический представитель правоохранительных органов представляется публике как человек с показателями Айдахо внутри.
Пока Дортмундер заворачивал за угол барной стойки и уже проходил мимо скрюченных спин людей, ведущих внутренний монолог, произошло две вещи, которые заставили его немного забеспокоиться. Во-первых, смутные черты копа вдруг стали еще менее различаемыми, глаза расслабились, движения руки, поднимающую стакан содовой и подносящей ко рту, стали еще более спокойными.
Это я! Дортмундер воскликнул в душе, хотя внешне не подавал никаких признаков – по крайней мере, он очень на это надеялся – это за мной он охотится, я ему нужен, это из-за меня он разоделся в одежду с гаражной распродажи.
А вторая вещь, которая произошла,– Энди Келп со своей отработанной беспечностью, словно это его обычный рабочий день в роли карманника, поднялся со стула, взял свой стакан и бутылку! их общую бутылку, вообще-то!– потом повернулся, ни с кем взглядом не встретился, и сел за соседний столик, как будто там ему было удобнее сидеть. Но это еще не все. Как только он сел, он поднял ноги под столом и положил их на соседний диванчик, чтобы не только расслабиться, но и остаться там сидеть одному.
«Он тоже знает, что это за мной»,– понял Дортмундер. Даже Ролло, мясистый бармен, стоял спиной к залу, пока писал на картонке красными буквами «МЫ НЕ ПРИНИМАЕМ ТАЛОНЫ НА ЕДУ», чтобы потом прикрепить эту надпись на зеркало за барной стойкой, так вот даже Ролло со своими несоизмеримо огромными плечами ясно давал понять, зачем тут этот любитель содовой – из-за него, персонажа, который только появился на сцене.
Первая мысль Дортмундера – нужно бежать. А вторая мысль – нельзя. Единственный выход находился как раз по левый локоть копа; иными словами – совершенно недоступно. Может ему стоит вернуться в «Пойнтеры» и сидеть там, пока этот парень не уйдет? Нет, тогда коп сможет пойти за ним и, воспользовавшись моментом, начать с ним говорить.
А что если спрятаться в «Сеттерах»? Нет, это тоже не сработает; дамы-незавсегдатаи зайдут и начнут дико орать.
«Чтобы это не было,– подумал Дортмундер,– мне все равно предстоит через это пройти. Но без своего напитка я обходиться не собираюсь».
Практически не останавливаясь на этот внутренний монолог, он направился ко своему одиноко стоящему бокалу. Пока он шел, коп подал ему знак. Это не был прямолинейный взгляд, подзывания пальцем или махание рукой, ничего из этого. Он поднял свой бокал, доброжелательно улыбнулся в бокал, поставил его обратно на стол и посмотрел в никуда. Это все, что он сделал, но это явно было приглашением, типа «давай, подходи, присаживайся, давай знакомиться».
Сначала то, что должно быть сначала. Дортмундер пошел за своим бокалом, увидел, что в нем практически ничего не осталось, опустошил бокал и направился к диванчикам, унося его с собой. По дороге он даже не посмотрел на Келпа, который тоже не смотрел на него, потом он остановился у первого столика, чтобы наполнить свой стакан из их бутылки – их бутылки!– и поплелся дальше вдоль диванов, остановился у столика, где сидел мистер Фатум и пробормотал:
– Занято?
– Присаживайтесь,– ответил коп. У него был приятный мягкий глубокий голос, с легкой хрипотцой, он вполне мог бы петь молитвы в каком-нибудь церковном хоре.
Дортмундер уселся напротив копа, стараясь держать свои колени подальше от колен незнакомца, а потом запрокинул голову, чтобы залить в себя немного бурбона. Когда он опустил голову и поставил стакан на стол, коп протянул через стол какую-то карточку и сказал:
– Позвольте представиться. Он не улыбался, не ухмылялся, но можно было точно сказать, что он явно был собой доволен.
Дортмундер наклонился вперед, чтобы посмотреть, что написано на карточке, чтобы при этом не трогать ее руками. Визитка, цвета слоновой кости, забавный шрифт голубого цвета, посередине было написано:
ДЖОННИ ЭППИК по найму
а в нижнем правом углу был адрес и телефон:
598 E. 3rd St.New York, NY 10009917-555-3585
Восточная Третья улица? Вдоль реки? Кому там вообще может что ли понадобиться? Это была часть Манхэттена, поэтому, чтобы попасть туда, практически требовалась виза, если в этом была какая-то необходимость, но, по большей части, таковой не было.