— Алиса! Как ты сюда попала?
— Я сплю, — призналась она. — Я вижу тебя во сне. Вполне милый сон, как думаешь?
— Очень… реалистичный, — пробормотал Фёдор, подходя. Его руки поднялись, вероятно, чтобы обнять её, но замерли на полпути. Брови сдвинулись. Фёдор взял в ладонь локон тёмных волос, растёр между пальцев, растерянно сказал:
— Не понимаю… Как можно видеть один и тот же сон?
Проснувшись, он долго лежал, вглядываясь в темноту комнаты и прислушиваясь к остаткам видения. Потом не выдержал — встал и побрёл на кухню. Включил чайник, переступая босыми ногами по холодному полу. Пока аппарат прочищал горло, посвистывая и сипя, бросил в чашку две чайных ложки грузинского чая, одну — сушёных листьев земляники и, поколебавшись, добавил щепотку толчёного ноябрьского мухомора. В травах и грибах он разбирался плохо: упорства не хватило заучивать наизусть старинные трактаты по знахарской теории. А Ноно всегда повторяла, что мухомор очищает мозг от постороннего и даёт возможность взглянуть на проблему под правильным углом. Правда, она говорила что-то про раз в месяц или два, не злоупотреблять и остальные бла-бла, но это не смертельно. А что не смертельно, то можно.
Глотнув горячего чая, он подобрал ноги на стул, прикрыл глаза и попытался прогнать сон, как фильм, с начала до конца. Увидел себя во дворце, в зале прикладной магии. Всё было, как настоящее, с навощенным паркетом, с пыльными занавесями и десятками высоких зеркал, в которых так удобно отрабатывать позы для заклинаний. И Алиса казалась настоящей, словно родилась и выросла во дворце, словно всегда носила корсет и кринолин, а ожерелье матери, наследство ариготов, было девушке удивительно к лицу. Именно украшение не давало покоя. Откуда оно на Алисе? Или это подсознание играет шутки? Почему Алиса вместо Самианы?
Лёгкий скрип кроватных пружин заставил его замереть. Тихие шлёпающие шаги по коридору, щелчок выключателя, яркий свет, ударивший по глазам.
— Леви, ты совсем сдурел!
— Фер? Ты чего не спишь?
— Сон увидел, — буркнул Фер, отпивая ещё глоток чая. Леви покосился на чашку, потом открыл холодильник, щёлкнул пальцами и тут же получил в руку стаканчик йогурта. Дверка холодильника затворилась сама, а из ящичка буфета прилетела чайная ложечка. Леви присел напротив Фера и между двумя ложками клубничного йогурта спросил:
— И это из-за сна ты травишься ноябрьским мухомором?
— А ты из-за чего ленишься сам ложку достать? — огрызнулся Фер. — Влетит тебе от Мастера прикладной магии!
— Если ты не наябедничаешь — не влетит! — спокойно ответил молочный брат. — Давай, колись, что за сон такой, пугающий юную душу ариголета!
— Да ну, ерунда какая-то, — махнул рукой Фер. — Вчерашнюю девчонку видел во дворце в мамином ожерелье…
— Сон похож на вещий? — деловито уточнил Леви.
— Сам пока не понял. Но она мне сказала, что тоже спит и видит сон. А такого нам на лекциях не преподавали…
— Свяжись с Дамой Пифией, может, она тебе подскажет. Как по мне, это ты просто с малышкой хорошо покувыркался вчера!
Леви вытер губы тыльной стороной руки, щёлкнув пальцами, открыл мусорку и послал стаканчик в полёт. Фер только головой покачал. Они с молочным братом были похожи, как Солнце с Луной и ветер с дождём. Сын кормилицы, Леви родился на две недели раньше ариголета в семье придворного артефактора. Они почти никогда не разлучались: шкодили, получали розги, учили формулы и сдавали экзамены вместе. Даже в Старый мир их послали вдвоём, на один факультет, поселили в одной квартире, и Фер был более чем уверен, что Леви получил наказ присматривать за наследником аригоната как за собственным оком. Но частенько этим наказом пренебрегал, если честно.
— Я бы и сам так решил, если бы не двойной сон, — Фер запустил пятерню в волосы, взъерошил их. — Не нравится мне всё это… Совсем, ну вот совсем!
— А где перстень? — вдруг нахмурился Леви. Фер глянул на свои пальцы:
— Да где ж ему… Все ведьмы Нового мира! Где перстень?!
— Это я спрашивал.