Пятница утро.
Разгребаю завалы на полках стола в своем кабинете думая, как много я ненавижу. Ненавижу сны, которые идут следом за чувством одиночества, ненавижу мысли, которые нагоняют тоску, ненавижу едкие замечания окружающих твердящих о твоей неполноценности — если без мужа и детей, значит инвалидка. Ненавижу мужиков, («мужчинами» их назвать язык не поворачивается) тех, кто пользуется чувством безысходности у прекрасных дам. Потому что они предчувствуют, когда тоска вселенского масштаба скручивает женское сердце в тугой узел, и спешат предложить свои теплые и надежные объятия в купе с холодным расчетом на секс. Ненавижу…
— Так-так-так и куда это мы намылились? — Степан появился в дверях неожиданно. — Ань, ты уезжаешь?
— На данный момент просто прибираюсь у себя. — Выбираясь из-за папок и коробок, подумала, — а вот и первый стервятник. В подтверждение моих мыслей наш художник-постановщик играючи приблизился и стер с моего подбородка нечто, чего там быть не могло.
— Паутинка, — прокомментировал он, остановив взгляд на моих губах. Скользнул на грудь, что было отмечено следующим. — В междометии двух рек Тибра и Евфрата древнеримские рабы жили небогато.
— Не поняла.
Его взгляд вернулся ко мне, затем, шутовски разведя руками, он указал на завалы моего стола:
— Не богато живешь.
— Ты ради этого заглянул на огонек?
— Не совсем. — Степан опять сконцентрировался где-то на моем теле, и уж точно не на глазах.
— Там паутины нет, — я отступила за соседнюю дверь шкафа. — В чем заключается твое «не совсем»?
По коридору в этот момент, звонко постукивая каблучками, шла его новая пассия — Настена, и интерес в глазах гостя мгновенно поутих:
— А, так Федор Игнатьевич просил зайти к нему.
— Вот прям сейчас?
— Да. Просил сейчас.
Девушка, заглянувшая в полуоткрытую дверь, остановилась:
— А я думала, мне показалось, что ты здесь… — обратилась она к Степану, а затем с заминкой ко мне.
— Доброе утро, Анна. — Учтивая холодность ее голоса говорит о едва скрываемой ревности. И как не пыталась наша глупышка это чувство спрятать, шипение кошки в ее речи все же ощущалось отчетливо. Степана это радовало.
— Степ, — взгляд больших зеленых глаз ответственной за костюмы, пригвоздил Художника как булавка муху. — Ты бы не мог мне помочь?
— Могу, ромашечка. — Он кивнул мне и приобнял захмелевшую от нежности Настеньку вывел в коридор. Мне осталось лишь посочувствовать ей — недолго музыка звучала. Всего неделю как съехались, а его уже в другую сторону протянуло.
Закрыв кабинет, направилась к шефу.
Фельдмаршал сегодня светился как никогда.