− Разве императрица сидела подле неё, когда она умерла?
Мама тогда цеплялась за его руку, в ее широко распахнутых глазах виднелась сетка кровеносных сосудов, и в них стоял страх.
− Я... дитя, прошу...
Он застыл и стоял так, пока за спиной не послышался шепот «Тигрицы под баньяном»:
− Огни Сайгона красные с зелёным, а фонари Ми Тхо блестят неярко... − Старинная колыбельная с Земли. Знакомый медленный, успокаивающий ритм, и Куанг Ту невольно начал подпевать.
− Вернись домой. Ждать буду девять лун, и осень десять раз придет...
Мама расслабилась, прижавшись к нему, а они пели до тех пор, пока... Куанг Ту так и не понял, когда она умерла, когда из глаз пропал блеск, а лицо разгладилось. Когда он поднимался от её смертного ложа, песня ещё звучала в его голове, а в мире образовалась огромная брешь, которую ничем не заполнить.
Потом, когда закончилось раскидывание ритуальных банкнот и в могилу бросили последнюю горсть земли, состоялся разговор с Парчовым стражем.
Парчовый страж был юным, с детским лицом и совершенно неопытным, но в его движениях уже сквозило высокомерие избранного. Он подошел к стоящему у могилы Куанг Ту, якобы выразить соболезнования, и произнес всего пару фраз, которых хватило, чтобы выдать его истинные цели и еще раз пошатнуть мир Куанг Ту.
«...Мем-импланты вашей матери перейдут профессору Туйет Хоа, которая больше всех достойна продолжать её исследования...»
Разумеется, империи требуется пища, нужно выращивать рис в космосе, получать лучшие и более стабильные урожаи, чтобы прокормить народ. Разумеется, Куанг Ту не хочет, чтобы люди голодали. Однако...
Испокон веков мем-импланты передавались от родителей к детям. Они были семейным достоянием, возможностью получать советы предков даже после их смерти. Когда мама умирала, его утешала мысль, что он не потеряет ее. Разве что ненадолго и не по-настоящему.
− Они забрали её у нас, − сказал Куанг Ту. − Уже в который раз. Теперь, когда она наконец-то должна принадлежать только нам... Когда она должна вернуться к семье...
«Тигрица под баньяном» не шелохнулась, но на стене возникла видеозапись похорон, которые транслировала общественная сеть. В маленьком помещении было мало места для всех, кто пришел отдать дань памяти; множество людей в полном молчании теснились в коридорах и нишах.
− Они тоже понесли утрату.
− А ты не горюешь?
Аватар качнулся из стороны в сторону, что означало пожатие плечами.
− Не так сильно, как ты. Я её помню, а никто из них нет.
Кроме Туйет Хоа.
Он знал Туйет Хоа, из года в год она навещала их на третий день Нового года, отдавая дань уважения учителю, и превращалась из недосягаемой взрослой в женщину не намного старше Куанг Ту и «Тигрицы под баньяном», хотя её неловкость в общении с ними осталась. Несомненно, в идеальном мире Туйет Хоа у мамы не было бы детей, чтобы ничто не отвлекало от работы.
− Нужно двигаться дальше, − мягко произнесла «Тигрица под баньяном», приблизившись к брату и вместе с ним глядя на алтарь.
Роботы собрались на кухне и начали готовить свежий чай, чтобы заменить три чашки на алтаре.