Мы не можем даже сказать: были ли у него крылышки или нет. Но летал.
ГРИГОРЬЕВ: И огнем дышал. Это факт. И голов было много.
ЯН: Кстати, в европейской традиции дракон никогда не бывает многоглавым. Даже в геральдической традиции. Змей - да, может быть многоглавым, а у дракона всегда одна голова.
ГРИГОРЬЕВ: Так у нас и есть Змей!
ЗАРТАЙСКИЙ: Идем дальше. Приняли христианство - получили еще одного дракона. Того, которого убил Георгий-Победоносец. Этого дракона греки прекрасно себе представляли, рисовали, а наши срисовывали с греков. И там он, кстати, одноглавый.
ЯН: Потому что змея взяли из русского фольклора, а дракона - из европейской традиции.
МАЗИН: Я бы не рискнул назвать византийскую традицию европейской. Она скорее именно византийская. Но я хотел бы сказать о другом. Вот некий иконописец нарисовал дракона. Нарисовал настолько удачно, что основал традицию и все прочие иконописцы срисовывают уже с него. А вот было ли то, что этот первый изобразил результатом истинного видения дракона или полетом фантазии? Это уже великая тайна творчества, о которой я хотел бы сказать позже, когда речь пойдет о "литературном", а не "историческом" драконе. Что еще мы можем сказать об "историческом" драконе?
ГРИГОРЬЕВ: Дракон - символ императора. И символ мудрости. Поэтому даже имена были с включением слова "дракон". Поэтому говоря о драконе, мы можем иметь в виду и не дракона даже, а человека.
МАЗИН: Дракон, кстати, а равно, как и змей, может оборачиваться человеком. Еще какой символ?
БЕНЬКОВСКИЙ: Неуязвимости.
ЗАРТАЙСКИЙ: Счастья. Синий дракон, о который поет у Гребенщикова. То есть мы представляем под драконом зверюгу, которая человека если на съест, то подавит, а тут - синий дракон счастья.
ГРИГОРЬЕВ: У Гребенщикова - китайский дракон.
ЗАРТАЙСКИЙ: То есть мы опять выходим на международную идею дракона.
МАЗИН: Но сначала подведем итог: что есть европейский дракон, происходящий от Лернейской гидры?
ЯН: Некий змей. Явно чешуйчатый, явно хвостатый.
БЕНЬКОВСКИЙ: Рептилия.
ЗАРТАЙСКИЙ: А китайский?
МАЗИН: Он красив. В отличие от европейского, который ужасен. Так?
ЯН: Один художник очень любил драконов. Рисовал их везде и всюду, но когда к нему прилетели двое настоящих, он так испугался, что забрался в подпол. Это известая китайская история.
ЗАРТАЙСКИЙ: Если читатель журнала закроет глаза и представит себе дракона, то он его обязательно представит. И увидит ли он его в виде китайской рогатой змейки или в виде Горыныча...
ГРИГОРЬЕВ: Или ящера.
ЗАРТАЙСКИЙ: Ящер или змея. Итак, откуда у нашего современного читателя это представление появилось? Из картинок. Из книг, которые он читал про драконов. Причем большинство читателей вычитало этот образ не из каких-то справочных пособий о драконах, а из художественной литературы: Саймака, Ле Гуин...
ГРИГОРЬЕВ: Из русских народных сказок и из сказок народов мира. Прежде всего дети читают сказки.
МАЗИН: Сказки - тоже художественная литература. А в литературе драконов тысячи. От огромных, до самых маленьких. У Туве Янсен, кстати, есть замечательная история о том, как Муми Тролль поймал последнего дракона. Он посадил его в банку, поскольку дракончик был, хоть и очень красивый, даже огнедышащий, но совсем крохотный.
ЯН: У Урсулы Ле Гуин на одном конце мира обитали очень большие драконы, а на другом - совсем маленькие.
ГРИГОРЬЕВ: Есть и средние.
ЯН: "Дракон" Евгения Шварца.
ЗАРТАЙСКИЙ: Драконы Маккефри.
МАЗИН: Драконы Сапковского, Вэнса, Логинова... Есть, кстати, одна тенденция: в современной литературе дракон, существо по сути абсолютно аморальное, все чаще выглядит "хорошим", а рыцарь - "плохим". И это такая же искусственная надстройка, как крылья. Раз летает - значит, с крыльями.