Кажется, что ветерок ерошит ему волосы, — три пряди стоят дыбом, однако на самом деле они растрепались, когда он снимал шляпу. Крошечное крылатое насекомое, усевшееся было на лацкане его пиджака, замерзло в ту секунду, когда попыталось взлететь — инстинктивно, но слишком поздно.
В двух шагах от молодого человека — Сара Каррингтон. Солнце падает ей на лицо, переливается в локонах каштановых волос, выбившихся из-под капора. Подол, отороченный кружевом, приоткрывает ножку, обутую в ботинок на пуговицах и делающую шаг навстречу Томасу. Зонтик в правой руке приподнят над плечом, будто она намерена помахать им в приступе радости. Она смеется, и мягкие карие глаза устремлены на обожателя с нескрываемым восторгом.
Их руки протянуты друг к другу, левая рука Сары замерла в каком-то дюйме от его руки, даже пальцы ее уже слегка согнулись в предвкушении многозначительного пожатия. А с пальцев Томаса еще не сошли белые пятна, свидетельствующие, что мгновение назад они были напряженно сжаты в кулаки от волнения.
А фон: высокая трава, влажная после дождя, который пролился за несколько часов до свидания; буроватый гравий на тропе и полевые цветы, усыпавшие луговину; змея, решившая погреться на солнышке футах в трех-четырех от влюбленной пары; одежда, кожа — все в красках, одновременно обесцвеченных и пронизанных неестественным блеском.
Август 1940 года
Послышался гул приближающегося самолета.
Хотя авиация в его эпоху была еще не известна, Томас Ллойд уже успел привыкнуть к ней. Он усвоил, что до войны существовали и гражданские самолеты — огромные летающие лодки, переносившие пассажиров в Индию, Африку, на Дальний Восток, — но лично он таких никогда не видел. Как все вокруг, он познакомился с черными силуэтами высоко в небе и с противным, пульсирующим жужжанием вражеских бомбардировщиков лишь тогда, когда началась война. Ежедневно над юго-восточной Англией шли воздушные бои; иногда бомбардировщики прорывались сквозь заслон, иногда нет.
Ллойд посмотрел на небо. За время, что он просидел в пивной, прежние инверсионные следы исчезли, зато появились новые, дальше к северу.
Он перешел через мост на сторону графства Мидлсекс. Глянув на противоположный берег, он вновь осознал, насколько же город вырос с той давней поры: на стороне Суррея деревья, прежде скрывавшие дома, были по большей части вырублены, а на их месте «выросли» лавки и конторы. И на этой стороне, где дома раньше стояли, отступив от реки, построили новые ближе к берегу. Неизменной осталась лишь деревянная лодочная станция, хотя ее не помешало бы окрасить заново.
Он находился на перекрестье прошлого, настоящего и будущего. Только лодочная станция и река были для него очерчены так же резко, как он сам. Замораживатели, посланцы некоего неведомого будущего, для обычных людей оставались столь же бесплотны, как движущие ими желания и мечты; они сновали, как тени против света, выкрадывая с помощью своих инструментов отдельные моменты жизни. Живые картины, разрозненные, застывшие и невещественные, покорно ждали в вечной тишине, пока эти зловещие люди будущего не удосужатся заинтересоваться ими. А вокруг кипело настоящее, обуреваемое войной.
Томас Ллойд не принадлежал теперь ни к прошлому, ни к настоящему и считал себя жертвой будущего.
Затем, высоко над городом, раздался взрыв и рев моторов, и настоящее безжалостно потребовало внимания к себе. С севера на юг пронесся британский истребитель, а немецкий бомбардировщик вспыхнул и стал падать. Через пять секунд от подбитого самолета отделились два тела, и над ними раскрылись парашюты.
Январь 1935 года
Томас будто очнулся ото сна. К нему вернулась память и ярче всего — воспоминание о предыдущей минуте, но, увы, только на одно мгновение.