Иван Степанович сердился, снова наказывал непослушного сына, но в глубине души гордился его исключительным упорством. Это упорство и стремление верховодить в мальчишеских играх отмечали многие земляки будущего героя двух войн. Семья Чепаевых прожила в Чебоксарах до 1897 года.
Несколько лет, прошедших после большого голода, окончательно рассеяли надежды на благополучную жизнь. Работы у Ивана Чепаева почти не было, да и та, что была, оплачивалась плохо, заработка едва хватало на харчи самому работнику, и домой умелый плотник приносил совсем мало. Семья постепенно нищала. Иван понял, что на нынешнем месте, на неплодородной полоске земли ждать сносной жизни не приходится, и решил переехать ниже по Волге, в более плодородные и сытные места, где было легче прокормиться с земли и найти приработок у местных крестьян и купцов. Посовещавшись с односельчанами, Иван решил отправиться в славившееся своей хлебной торговлей село Балаково в Самарской губернии (городом оно стало только в 1911 году), а потом при благоприятной ситуации перебраться в расположенный неподалеку Саратов. Ждать было нечего, а там были иные города, иные селения, иная жизнь.
Расставание с земляками было трудным: крестьянину нелегко оставить родной клочок земли, работа на котором была не просто трудом ради пропитания, а смыслом существования миллионов людей. Собственная земля была для жителей российской деревни заветной мечтой. Но нужда заставляла двинуться в путь — иначе семья не выживет. Горько плакала жена, прощаясь с односельчанами, вместе с ней плакала Аннушка, примолкли обычно веселые и громогласные сыновья. И только могучий Иван Степанович уговаривал жену собираться и поскорее покинуть голодную родину: «Плоше не будет, потому что не бывает. Попробуем пожить где-нибудь, небось посытнее будет. Вернуться всегда сможем». Вера в себя и свою счастливую звезду была свойственна отцу Чапаева, эту уверенность в своей силе и правоте он передал и сыну.
Дорога была долгой и тяжелой. У Чепаевых не было ни запаса продуктов, ни сбережений, способных поддержать многочисленное семейство в пути. Взрослые и дети голодали, бабушка и дед Василия по материнской линии в дороге умерли.
Избу Иван накануне отъезда уступил односельчанину Алексею Стурикову. Затем дом не раз переходил от одного владельца к другому, пока не был перевезен в мемориал нашего героя — в сквер Чапаева в Чебоксарах. При создании музея дом реставрировали. Сейчас, как утверждают сотрудники музея, он приведен в тот же вид, каким был при рождении Василия Ивановича, в нем размещена посвященная ему экспозиция, воссоздана типичная обстановка русских крестьянских изб конца XIX века. При создании экспозиции были использованы вещи дальних родственников В. И. Чапаева, а также жителей Будайки и других деревень.
Брат отца Чапаева, Алексей Степанович Чепаев, не решился покинуть родную деревню и остался со своей семьей в Будайке. Вместе с женой Анной Федоровной работал на местных купцов и лесопромышленников, получая скудный заработок, без которого пришлось бы и вовсе жить впроголодь. В 1913 году Алексей Чепаев с семьей решил попытать счастья и записался в переселенцы. Масштабная программа выделения крестьянских земель из общины, их закрепления в собственность начала действовать с конца 1906 года по инициативе председателя Совета министров Российской империи Петра Столыпина. Переселение и передача земли в собственность преследовали две ключевые цели: ликвидировать аграрное перенаселение и недостаток земли в районах традиционного земледелия и создать многочисленный класс частных владельцев земли, заинтересованных в эффективном современном хозяйствовании на ней и прочной стабильной власти. В 1906–1916 годах в отдаленные районы Зауралья и Сибири и в нынешний Казахстан переселились более трех миллионов крестьян мужского пола. Зажиточных крестьян среди переселенцев было не так много, в основном за лучшей долей устремились те, кто усердно трудился на своей земле и надеялся создать крепкое хозяйство на новых просторных угодьях. Были среди переселенцев и те, кто надеялся переехать за счет государства на новое место, получить казенное пособие и затем устроиться на работу, не связанную с обработкой земли. Семья Алексея Чепаева взяла с собой в «столыпинский вагон» несколько корзин с вещами и домашней утварью, сундук, два хомута, плуг, пять кадушек и самовар. После этого наследников Степана Гаврилова в Будайке не осталось.
Переезд в Балаково изменил жизнь семьи Чепаевых к лучшему. В большом торговом селе постоянно требовались рабочие руки, там можно было заработать достойные деньги за свой труд. Некоторые его товарищи и старший сын Михаил уже жили и работали в Балакове и хвалили это место: дескать, работа там сама просится в руки.
Географ Иван Николаевич Сырнев писал: «Верст на 6 ниже Широкого Буерака на левом берегу Волги расположена “пшеничная столица”, богатое и многолюдное село Балаково…» По данным переписи населения Российской империи, проведенной незадолго до переезда семьи Чепаевых — в январе 1897 года, в Балакове жили 18 тысяч 926 человек, подавляющее большинство жителей — почти 16 тысяч — были иногородними, уроженцами других мест. Коренных (приписных) жителей насчитывалось около трех тысяч.
Больше половины населения числились крестьянами, но землепашеством, садоводством или животноводством они всерьез не занимались. Собственным хлебом на балаковском рынке торговали около ста дворов, которые в большом количестве продавали также бахчевые и картофель. В торговом селе и без того работы хватало. Здесь поднеси, там перевези, того обслужи, тому продай, этому сдай в доме угол или комнату под жилье или лабаз. Торговлей или иной профессиональной и предпринимательской деятельностью занималось три четверти мужского населения. Даже после постройки железной дороги Покровск (ныне Энгельс) — Николаевск, оттянувшей существенную долю потока зерна, Балаково оставалось одним из крупнейших хлеботорговых центров Поволжья. В селе была организована хлебная биржа, которая установила контроль за продажей зерна: если до ее появления оно продавалось где и как угодно, то теперь в строго отведенных местах и в указанное время.
По данным, опубликованным в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, «служа центром, стягивающим 11 млн. пудов пшеницы, Балаково обязано доставлять этой местности все необходимое для жизни и производства; здесь сосредоточивается и лесная торговля и продажа всех товаров, идущих в степь».
К концу XIX века в селе появился еще один заводик (помимо салотопенного и кирпичного) — чугунолитейный. Открытый в 1883 году крестьянином Федором Блиновым, будущим изобретателем первого в мире гусеничного трактора, завод производил и ремонтировал сельскохозяйственные орудия и технику: конные молотилки, железные плуги и другие предметы крестьянского труда.
Еще один завод в 1899 году создали братья Мамины. В небольших мастерских промышленники наладили производство работавших на нефти дизельных двигателей мощностью от трех-пяти до сорока лошадиных сил. Завод быстро развивался, и с появлением к 1914 году еще двух цехов стал главным балаковским промышленным предприятием. На нем устроился работать старший сын Чепаевых Михаил.
Чапаевы на новом месте встретились и с новыми трудностями. Работу оказалось найти не так просто: в село, пользовавшееся славой богатого и сытного, стягивались тысячи нуждавшихся в заработке и пропитании людей. Чапаевы после переезда сняли небольшую комнату в нижнем этаже дома, принадлежавшего местному портному Шуйскову. Берегли каждый грош, первое время ходили в домотканой одежде и лаптях, вызывая сочувственные вздохи даже среди местной бедноты. Тем не менее жизнь постепенно налаживалась: Иван Степанович нашел работу плотника и столяра; Андрей, хотя и не имел постоянного места, но регулярно находил временную работу. Дочь Анна быстро заслужила славу хорошей кружевницы и вышивальщицы и получала заказы. Скопив немного денег, Иван Степанович купил в Сиротской слободе, или Бодровке, половину избы.
Дома оставались двое младших детей и Екатерина Семеновна. Сыновья вместе с матерью вели хозяйство: присматривали за скотиной и птицей, старательно возделывали огород. Когда Васе исполнилось 11 лет, отец стал брать его подручным на заработки, приучая к ремеслу. Жизнь входила в размеренную колею, Чепаевы становились одними из многочисленных балаковских обывателей. Однажды жившая по соседству семья священника пригласила Ивана Степановича и Екатерину Семеновну в гости. В разговоре за чаем с баранками оказалось, что соседи — дальние родственники сестры Ивана Степановича. Катерина Семеновна искренне обрадовалась: обрести на новом месте родню, да еще, по крестьянским меркам, привилегированную, было большой удачей. Как писал затем в одной из книг о Чапаеве Иван Кутяков, начдив рассказывал ему о «тяжелом детстве» и жаловался, что «остался неучем» и лишь в армии научился грамоте. Но этот рассказ не соответствует действительности.
Священник отец Владимир старался помогать новым родственникам и однажды, прослушав голос Василия, предложил Ивану отдать сына в церковно-приходскую школу, сказав, что у Васи красивый мальчишеский голос, подходящий для церковного хора. Богобоязненная Катерина искренне желала отдать сына в школу, но Иван долго сопротивлялся. И отец не соглашался отдать своего Васю на обучение с проживанием вне дома, отдельно от родителей. Иван был не против школы: нужен хотя бы один грамотный в семье из семи душ, но не хотел платить за обучение. Кроме того, он опасался, что без родительского надзора сын отобьется от рук. Только после настоятельных уверений отца Владимира в строгости порядков в школе и отсутствии платы за учебу Иван отпустил сына учиться. Василию сперва понравилась перемена обстановки, но через несколько недель он затосковал по дому и родным. Несмотря на печальные думы, мальчик терпеливо пел заданные псалмы. Хормейстер его нахваливал и предсказывал в случае прилежания и удачного стечения обстоятельств место дьякона. Обычное развитие карьеры приводило Василия на клирос — певчим в саратовский хор. С однокашниками у Васи Чепаева дружеские отношения не сложились. Большинство сверстников были детьми церковных служителей или мещан, многие из них считали, что мальчик из бедной крестьянской семьи им не ровня. Василий часто грустил и при свиданиях с домочадцами сетовал на одиночество. Официальные правила и неписаные каноны церковной школы сковывали энергию воспитанников, не позволяли им заняться после уроков веселыми играми, выплеснуть энергию в казаках-разбойниках, салках или подобных развлечениях. Наставники стремились ограничить детскую живость и непосредственность, обуздать самых непоседливых ребят. Даже за громкий смех, не говоря о неизбежных у мальчишек стычках или потасовках, могли наказать: выпороть, отправить в карцер или поставить на колени на горох.
Чапаев проучился чуть меньше трех лет. Наверное, он смог бы продолжать разучивать псалмы и духовные песнопения и дальше, но как-то раз серьезно проштрафился. Духовные наставники решили не ограничиваться по отношению к строптивому ученику обычными увещеваниями или наказаниями. О настоящем или вымышленном проступке сына плотника донесли отцу Владимиру. Тот не только пристыдил воспитанника, пообещав рассказать о его неподобающем поведении родителям (чего Вася очень боялся), но и велел отправить в карцер. Карцер церковной школы существенно отличался от обычного школьного помещения для наказания учеников, где все-таки было относительно тепло и сухо и можно было потихоньку попросить сторожа сбегать за калачом в ближайшую булочную. В церковной школе под карцер было отведено помещение на самом верху старой пожарной каланчи. Доски ветхого строения рассохлись, через щели в стенах свободно проникал ветер, и холод пробирал до костей.
Василия не только раздели, но и заставили снять обувь и босым отправили в карцер. Через час одиннадцатилетний Вася Чапаев понял, что может замерзнуть насмерть. Он уже почти не чувствовал рук и ног, а кроме того, начал впадать в тяжелое забытье.
От отца он слышал, что именно такое оцепенение и безразличие к собственной жизни может стать гибельным, и если позволить себе заснуть, то пробуждение уже не наступит… Вася заставил себя встать, собрался с силами и попытался выбить стекло или раму. Преодолеть преграду сразу не получилось. Тогда Василий разбежался и всем телом ударил о раму. Рама хрустнула, стекло разбилось и поранило тело, но боли мальчик не ощущал. Дрожа от холода и страха, посмотрел вниз и зажмурился: до земли было не меньше десяти саженей. Голова закружилась. Выбирать приходилось из двух зол: прыгнуть, рискуя разбиться насмерть, или остаться в промерзшем карцере, надеясь на милосердие школьных наставников. Раздумья были недолгими: Василий забрался на подоконник и прыгнул. К счастью, накануне в Самарской и Саратовской губерниях прошел сильнейший снегопад, который намел пышные сугробы. Снег и спас мальчика.
Превозмогая сильную боль и прихрамывая, Вася пошел по улице. Прохожие с недоумением и страхом наблюдали за окровавленным, едва живым мальчишкой в одном белье. Удивление скоро сменилось жалостью: кто-то набросил на него зипун, кто-то дал опорки, кто-то — старую шапку. На чьей-то повозке Вася пересек огромное село, прежде чем оказался у своего дома. Увидев едва живого сына, родители перепугались. Отец побежал за лекарем, а Екатерина Семеновна стала отпаивать сына горячим чаем с травами. Затем Иван Степанович направился к отцу Владимиру за разъяснениями.
Зиму 1901 года Василий Чапаев проболел и почти не выходил из дома. Фельдшер обнаружил у мальчика перелом ноги и обморожение ног и рук. Вася встал на ноги только к весне.
После этого происшествия отношения с отцом Владимиром и его семьей были прерваны, Иван в полный голос проклял священника. Катерина, несмотря на богобоязненность, перечить мужу не стала. О продолжении учебы речь уже не шла. Да и почти все деньги были потрачены на лечение Василия.
С весны Иван Степанович возобновил занятия с сыном, приобщая его к плотницким, столярным и другим работам. Василий на лету схватывал премудрости ремесла, и отец уже брал его на работу, требовавшую и силы, и мастерства.