«Известно множество поз, которые нельзя принять в жизни, даже если бы суставы и поясницы тех, кто соединяются ради таинств Венеры, были невероятно гибкими. По мере размышлений и раздумий в голову приходит множество идей, которые невозможно осуществить. Точно так же, как нет ничего недостижимого для пылких желаний, нет ничего затруднительного и для безудержного, необузданного воображения. Оно проникает, куда пожелает, любым путем, который опробует; оно обнаруживает равнину, усеянную пропастями; однако телу не так уж легко приспособиться ко всем хорошим либо дурным фантазиям».
Я догадываюсь, что вы разочарованы этой цитатой, но мое широко известное целомудрие не позволяет приводить другие примеры... Полагаю, это чуть ли не единственный отрывок, который можно зачитывать перед приличной и неподготовленной аудиторией. Итак, подытожим и продолжим. Эротическая литература, прежде всего, играет образовательную и стимулирующую роль. Она может также служить паллиативом: если у капитана всадников на верблюдах, заблудившегося в пустыне, где на горизонте не видать никакой Антинеи, под рукой окажется хорошая эротическая библиотека, наверняка, она поможет ему скоротать время куда веселее, нежели полное собрание сочинений Анри Бордо. Правда, это слишком очевидный, ограниченный и банальный пример. Однако эротическая литература является прибыльным источником доходов для молодых живописцев и талантливых рисовальщиков, которые могут, иллюстрируя классику жанра, очень быстро заработать деньги и завоевать репутацию. С общегосударственной точки зрения, эротическая литература — одно из лучших средств повышения рождаемости, какое только можно придумать. Процитируем «Подвиги юного Дон Жуана» Гийома Аполлинера. Обрюхатив служанку Урсулу, свою сестру Элизу и тетушку Маргариту, герой делает вывод: «За один день я стал крестным отцом Урсулиного малыша Роже, Элизиной крошки Луизы и тетушкиной малышки Анны — все дети родились от одного отца, но никогда об этом не узнают. Надеюсь, у меня еще будет множество других, и тем самым я выполню свой патриотический долг — увеличивать население своей страны». На этой оптимистической ноте книга и заканчивается. С точки зрения будущего, эротическая литература, побуждающая мужчин и женщин к разнообразным любовным связям, подготавливает почву для тех мер, которые неизбежно придется когда-нибудь приняты например, для принудительной полигамии (и уверяю вас, я вовсе не противник полиандрии — нужны ведь и передышки). Отметим мимоходом, что женщины-авторы достойных произведений в данной области встречаются крайне редко, их практически нет, и эту лакуну предстоит заполнить. Мне могут назвать имена Сапфо и Билитис, но они работали в довольно узкой сфере... А вторая, право, переведена с греческого примерно так же, как Луиза Сигеа с испанского. Как так случилось, что нет почти ни одной писательницы, стремящейся отомстить за подчас достаточно грубое обращение, которому подвергают ее сестер соответствующие авторы-мужчины? Но это отступление завело бы нас слишком далеко, и я вынужден ограничиться постановкой вопроса, всячески побуждая к его решению добровольцев... Эротика женских романов все еще остается слишком нюансированной, а порой и чересчур фрейдистской, как, например, в «Отражениях в золотом глазу» Карсон Маккалерс, и ни одна женщина пока не отважилась злоупотребить на бумаге мужчинами так же, как последние часто злоупотребляют ими самими. В эпоху, когда наши дорогие подруги, наконец, обрели право голоса, полагаю, пора бы им уже эмансипироваться и в этой области.
Поскольку польза эротической литературы представляется мне вполне установленной, настало время разрушить созданное и вернуться к началу, ведь на то есть очень простая причина. Невзирая на этимологическое, финалистское, традиционное и другие определения, которые я попытался ей дать, несмотря на аргументы в поддержку этих определений и побочное доказательство ее существования, которым служит наличие у нее врагов, мне следует подойти к последнему и главному пункту своей лекции. Если только это внушительное слово можно применить к моему нескромному исследованию, я вынужден, к своему сожалению, обезопасить себя многословием и парафразами, дабы не слишком внезапно раскрыть вам окончательную истину... В общем, я еще немного обожду, и, чтобы потянуть время, прочитаю несколько строк из Теодора Шрёдера, лукаво и насмешливо подобранных, дабы затем безболезненно подвести вас к неприятному выводу.
В своей статье, откуда я и почерпнул эту цитату, Генри Миллер пишет, что Теодор Шрёдер посвятил всю свою жизнь борьбе за свободу слова. Теодор утверждает:
«Невозможно отыскать непристойность ни в одной книге, ни в одной картине... Непристойность — это всегда лишь умственное свойство читающего или смотрящего... Никто еще не привел аргумента в пользу запрета непристойной литературы, который, в силу неизбежных следствий, не оправдывал бы или уже не оправдал все прочие ограничения свободы духа».
Миллер добавляет: «Спустя годы борьбы с ханжами, святошами и прочими психопатами, решающими, что мы должны, а чего не должны читать, Теодор Шрёдер заявляет: „Когда книгу объявляют непристойной, учитывается не внутренне присущее ей свойство, а ее гипотетическое влияние на гипотетического индивида, который в сомнительный момент будущего гипотетически может ее прочитать“». Цитируя пастора XIX века, он добавляет: «Непристойность существует лишь в головах тех, кто обнаруживает ее и обвиняет в ней других».
«Эти люди, — подхватывает Эрнест Джонс, — испытывают тайное влечение к различным соблазнам, но прилагают все силы для того, чтобы уберечь от них других. В действительности же, под предлогом защиты других, они защищают самих себя, поскольку в глубине души боятся собственной слабости».
Наверное, вы уже понимаете, куда я клоню. Напомню еще раз, как опасно полагать, будто книга способна влиять на читателя... В таком случае после рассказа о первом убийстве на земле не осталось бы ни одной живой души... Наконец-то я формулирую очевидный факт, к которому мы приходим: эротической литературы не существует. Точнее, любая литература может считаться эротической, поскольку все сказанное можно повторить слово в слово, лишь заменив непристойность эротикой, как это уже случалось в прошлом. Всегда нужно выбирать одно из двух: либо мы понимаем, что читаем, и, стало быть, уже несем это в себе; либо не понимаем — ну и в чем же тогда зло? Утверждая, будто книга способна внушить нам желание сделать то же, что в ней описано, мы грешим против истины. Ведь если мысленно перенестись в ту эпоху, когда были придуманы все эти приятные эротические обычаи, придется признать, что они пришли в голову кому-то первому, причем без всяких учебников... Насколько мне известно, человек предшествовал книге, а не наоборот.
Признаем также, что мужчина и женщина, рожденные на необитаемых островах вне контакта с цивилизацией и пребывающие в нормальном состоянии, которые затем познакомятся друг с другом, по-прежнему защищенные от внешних вмешательств, наверняка очень скоро узнают целую кучу разных вещей... Опыт приобретается легко.
Разумеется, истина заключается в том, что эротическая литература существует только в мозгу эротомана, и нельзя утверждать, что описание, скажем, дерева или дома менее эротично, чем описание пары искусных любовников... Главное — определить душевное состояние читателя... Октав Мирбо в «Дневнике горничной» рассказывает историю о старом господине, которого погружала в подобное состояние обычная женская туфелька... А что сказал бы этот старый господин о рекламных листках Аржанса или Перуджи? Нужно ли осуждать Аржанс и Перуджу или, не опускаясь до этого, можно ли утверждать, что рекламные агентства Аржанса, Перуджи и других городов являются эротическими изданиями?
Я все же полагаю, что можно... Именно поэтому проблема пользы эротической литературы, в конечном счете, сводится к проблеме пользы от литературы вообще. Иными словами, я не в силах ее разрешить... В заключение этого бессвязного монолога обращусь к восхитительному Форбергу:
«Ви́на, поставленные на стол, возбуждают пьяницу, но оставляют равнодушным трезвенника. Точно так же чтение этого рода, возможно, распаляет развращенное воображение, но не оказывает никакого воздействия на целомудренную и воздержанную душу».
Ду́шу, которой, вне всякого сомнения, обладают все присутствующие, включая самого докладчика.
Жан Полан (1884-1968) — французский писатель, эссеист, издатель. — Здесь и далее прим. пер.
Фридрих Карл Форберг (1770-1848) — немецкий философ, вначале находился под влиянием Канта, затем — Фихте.
Эмиль Анрио (настоящее имя — Эмиль Поль Эктор Мегро) (1889-1961) — французский писатель и критик. Впервые употребил термин «новый роман».
Софья Фёдоровна де Сегюр (урожд. Ростопчина) (1799-1874) — французская детская писательница, дочь московского губернатора Ростопчина, организатора большого московского пожара в 1812 г.
Анри де Монтерлан (1896-1972) — французский романист и драматург.
Дэниэл Паркер (1781-1844) — баптистский проповедник-«антимиссионер».
Борис Виан действительно произнес — очаровательный ляпсус — «Одиннадцать тысяч целок». Речь идет, разумеется, о знаменитом сочинении Гийома Аполлинера «Одиннадцать тысяч палок», полного шуток и веселья. — Прим. ред. фр. издания.
Сидони-Габриэль Колетт (1873-1954) — французская романистка, член Гонкуровской академии (1945).
Пьер Луи (1870-1925) — французский эротический лирик и прозаик, писал в основном на тему лесбийской любви.